Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

отражение в инструкциях, которые Трумэн 18 мая направил Поули. «Основной политикой Соединенных Штатов, – говорилось в них, – является уничтожение военного потенциала Германии и, насколько это возможно, предотвращение его возрождения путем изъятия или уничтожения немецких заводов, оборудования и другого имущества». Но Трумэн также поручил американской делегации выступить против «любого плана репараций, основанного на предположении, что Соединенные Штаты или любая другая страна будут прямо или косвенно финансировать восстановительные работы в Германии или репарацию со стороны Германии».

Трумэн утверждал: «Поскольку Советам предстояло оккупировать Восточную Германию, источник основного производства продовольствия Германии, в то время как мы и англичане удерживали бы район, в котором должна была быть сосредоточена большая часть промышленной мощи, мы поручили Поули позаботиться о том, чтобы бремя репараций было, насколько это возможно, разделено поровну между несколькими зонами оккупации. Далее нашей делегации было поручено настаивать на том, что в максимально возможной степени репарации должны быть взяты из национального богатства Германии, существовавшего на момент краха, – с главным упором на изъятие промышленных машин, оборудования и заводов».

Серьезный узел противоречий завязался вокруг судьбы германского флота. В составленном еще в феврале 1944 года советском проекте кратких условий капитуляции Германии подчеркивалась необходимость согласованных действий СССР, США и Великобритании по решению вопросов, связанных с ВМФ Германии непосредственно после окончания войны. Сталин 23 мая 1945 года писал и Черчиллю, и Трумэну: «По данным советского военного и морского командования, Германия сдала на основе акта капитуляции весь свой военный и торговый флот англичанам и американцам. Должен сообщить, что советским вооруженным силам германцы отказались сдать хотя бы один военный или торговый корабль, направив весь свой флот на сдачу англо-американским вооруженным силам.

При таком положении естественно встает вопрос о выделении Советскому Союзу его доли военных и торговых судов Германии по примеру того, как это имело место в свое время в отношении Италии. Советское правительство считает, что оно может с полным основанием и по справедливости рассчитывать минимум на одну треть военного и торгового флота Германии».

Претензии Сталина на треть германского флота не встретили понимания в союзных столицах. Особенно решительно были настроены англичане. Первый морской лорд Каннингхем в середине мая с удовлетворением отмечал: «Считается, что в руки русских не попало ни одного значительного корабля в неповрежденном состоянии». Соглашаясь с ранее принятым решением ОКНШ о том, что все корабли, захваченные британскими и американскими войсками в германских портах до общей капитуляции Германии, должны находиться в их распоряжении, он призывал поступить так же с кораблями, находившимися в датских и нидерландских портах, и с сотней германских подводных лодок, дислоцированных в норвежских базах. Иден напишет Черчиллю: «Я согласен с позицией Адмиралтейства, что лучше всего затопить этот флот. Но в любом случае я убежден, что мы не должны расставаться ни с одним германским кораблем до тех пор, пока мы не получим удовлетворения наших интересов, которые попираются русскими во всех странах, находящихся под их контролем».

Черчилль в письме Сталину от 26 мая от прямого ответа о судьбе флота уклонился: «Мне кажется, что эти вопросы должны явиться темой переговоров общего характера, которые должны иметь место между нами и Президентом Трумэном по возможности в скором времени». Трумэн 29 мая информировал Сталина не более содержательно: «Мне кажется, что этот вопрос является подходящей темой для переговоров между нами тремя во время предстоящей встречи, где, я уверен, можно будет достичь решения, полностью приемлемого для всех нас. Что касается наличных сведений о капитуляции военно-морского флота Германии, то, как мне известно, наши соответствующие командующие в отдельных районах рассматривают вопрос об изучении германских архивов».

Советские военные власти, как могли, налаживали мирную жизнь в Германии. Генерал Александр Георгиевич Котиков, который станет военным комендантом Дрездена, а потом и Берлина, напишет: «Что поражало очевидцев? Немецкий солдат удирал под натиском Советской армии будто по вымершей Германии. Советские воины, как только был подходящий случай, находили общение с немцами, раздавая им еду на внезапно появившихся ротных кухнях, а потом и, наевшись наконец-то, жители присматривались к оккупантам – совсем нестрашным, незлобивым, приветливым и добродушным. Наша Советская армия проявила невиданный доселе гуманизм в отношении к побежденному народу. Под давлением таких именно отношений и стали рушиться антисоветские нагромождения геббельсовской пропаганды, возведенные против советского народа…

Говорят, что дети разгадывают своим поведением самые запутанные вопросы отношений между людьми. И он, этот озорной мальчишка, выскочил из-за угла и потянулся к советскому солдату просто из любопытства, из возможности получить лакомство и просто посмотреть, что это за чудище, о котором так много говорили дома. Действительно ли он ест людей, приносит им страдания. И, присмотревшись поближе, мальчуган ничего такого не заметил. И, разумеется, шмыгнул снова за угол, и тогда-то стали выходить поодиночке старики, которые уже пожили на свете, и им все равно, где и как помирать».

Три недели Берзарин был в Берлине единоличным правителем. За это время было худо-бедно налажено коммунальное хозяйство города, где оставалось три с половиной миллиона жителей, открылись магазины. Заработали поликлиники и больницы: Жуков распорядился освободить из лагерей и других мест задержания фельдшеров и медицинских сестёр.

С 14 мая начал действовать городской трамвай, пошли автобусы. 15 мая, Берзарин подписал приказ о разрешении берлинцам передвигаться по городу с 5.00 до 22.30. А через день – о, счастье – районные коменданты сообщили, что заработала канализация.

Берлинцы и сами подключились к работе по восстановлению своего города. Многие разбирали завалы, стены рухнувших домов. Пригодные для стройки кирпичи складывали в штабели, вывозили мусор и щебень, засыпая ими овраги, окопы и воронки от бомб и снарядов.

Адмирал Кузнецов делился впечатлениями: «Бывая в Берлине, я вглядывался в лица немцев. Обыкновенные люди – усталые, измученные войной. Многие из них стояли в очередях у магазинов, работали на расчистке улиц. Очень вежливые, предупредительные. Мать-немка, как и все матери на земле, любовно заботилась о своих детях, рабочие ничем не отличались от наших, когда разбирали разрушенные дома. Даже временно поставленные наблюдать за порядком полисмены из немцев были в меру строгими и добродушными».

Оживала театральная жизнь. 26 мая в Штёглице, в зале «Титания-паласт», дал первый концерт оркестр Берлинской филармонии под управлением Лео Борхарда. На следующий день первая постановка прошла в берлинском театре «Ренессанс». Заработали сохранившиеся музеи и картинные галереи.

Состоялся даже футбольный матч команд военных СССР-Франция, причем болеть пришли тысячи берлинцев.

Грабежи и насилие прекратили быстро – через расстрелы насильников и мародеров перед строем. С декабря 1944 года красноармейцам и офицерам шло двойное жалованье: в рублях и