Читать книгу - "Лодейный кормщик - Евгений Федорович Богданов"

— Ты должен сказать, — начал своим суконным языком переводчик, — как лутше проходить фрегат от остров Мудьюг до мыс Пур-Наволок, то есть до Архангельск.

«Должен! — неприязненно подумал Иван. — С чего бы я тебе должен? Нашел должника!» Он поразмыслил, мотнул головой:

— Не знаю. Не пойму…

Швед перевел капитану эти слова. Тот снова стал водить по карте длинным, прямым, как чубук трубки, пальцем, опять стал спрашивать терпеливо и настойчиво. Иван сделал вид, что с интересом изучает обозначения на карте. Капитан оживился, выдвинул ящик стола и выложил кожаный мешочек с деньгами. Деньги звякнули.

Капитан откинулся на спинку стула и пристально глянул в лицо лоцману.

— Ты должен знать путь. Ты — рыбак. Николо-Корельский монастырь имеет сношения с Архангельском. Не уклоняйся от прямого ответа. Ты проведешь нас так, чтобы фрегат не сел на мель, получишь деньги, и мы тебя отпустим.

Примерно так перевел лейтенант смысл слов капитана, и Рябов окончательно понял, что они от него хотят. Но не стал торопиться с ответом, обдумывая его.

Капитан смотрел на Рябова выжидательно. Но сероглазое лицо помора с заострившимися скулами и плотно сжатыми, бескровными губами было непроницаемо.

«Что думает этот русский? Понимает ли он, что его жизнь в моих руках? И что стоит жизнь жалкого невежественного рыбака? Только необходимость вынуждает меня говорить с ним. Он наверняка знает фарватер, он здесь у себя дома. Надо добиться, чтобы он указывал курс». Капитан пожевал губами, выбил трубку о массивную бронзовую пепельницу, взял мешочек с деньгами, взвесил его в руке, не сводя с Рябова глаз.

А тот думал: «Много ли тут деньжишек? Какой ценой ладишь купить меня, русского вожу? Сколь по-вашему, по шведскому, стоит предательство?»

— Как лутше проходить фрегат до мыс Пур-На-волок? — повторил лейтенант прежний вопрос. — Укажешь курс?

— Не знаю… не понимаю… — продолжал твердить Иван, спокойно глядя на шведов.

Капитан вскочил, стукнул кулаком по столу, потеряв терпение:

— Лжешь! Все понимаешь! — Он заругался по-своему, по-шведски, покраснев от злости так, что на щеках появились пунцовые пятна. Русские рыбаки своим упрямством вывели Эрикссона из себя, и он готов был кинуться на Рябова с кулаками.

«Лупить будут, — подумал Рябов. — Надо им что-то ответить».

— Господин капитан, ежели ваша милость хочет, чтобы я вел корабли, то мне надобно все хорошенько обдумать. Я плохо помню лоцию. Покумекать надо!

Лейтенант стал переводить и споткнулся.

— По-ку-ме-кать — что такое? — спросил он.

Иван невольно улыбнулся и пояснил, сопровождая слова жестами, что ему надо собраться с мыслями, все хорошенько обдумать.

Капитан несколько успокоился. Вспышка гнева миновала. Он сел вполоборота к Рябову, побарабанил пальцами по столу и сердито бросил:

— Сколько будет думать русский лоцман?

— Дня три надо, — ответил Иван. — Не шибко просто вести корабль Двиной. Осадка у него немалая… Так у нас, у русских, одним махом не бывает.

— Три дня? Он с ума сошел! — Эрикссон обратился уже к лейтенанту. — Жду только до завтра. Иначе — за борт.

Лейтенант перевел. Иван постоял, потупив голову и переминаясь с ноги на ногу. Потом глянул хмуро, исподлобья, и кивнул:

— Твоя воля, капитан!

Рыбаки ждали Ивана. Как только он спустился по трапу и прошел на свое место, все сгрудились вокруг него:

— Ну как, Иванко, чего пытали?

— Требовали указать путь на Архангельск, — ответил Иван, половчее устраиваясь на жестких мешках.

Фрегат ткнулся носом в волну, рыбаков качнуло, и они повалились на настил днища. Под настилом плескалась вода — трюмная, затхлая. Гришка подполз к Ивану, сунулся ему в колени. Рябов нащупал его голову, погладил, привлек к груди.

— А ты што им сказал? — жарко дыша, спросил мальчик.

— Ничего… Капитан дал время подумать до завтра, — спокойно ответил Рябов. — А что делать? Что сказать? Не ведаю…

Рыбаки молчали. Иван скорее чувствовал, чем слышал за плеском воды и шумом волн за бортом напряженное дыхание товарищей, лежавших и сидевших рядом.

Кто-то сплюнул и глухо выругался, кто-то поплотнее запахнул полы кафтанишка: в трюме промозгло, зябко.

Наконец молчание нарушил Мишка Жигалов — молодой, горячий парень, однодеревенец Ивана, ходивший на промысел тяглецом?.

— А што им сказать? Ответ один — не поведу корабли, и все тут. Хоть золотом осыпь! Я так бы и сказал им, нехристям.

Жигалов умолк. Матвей Рыжов, весельщик, с тревогой раздумывал вслух:

— Что с нами будет-то? Утопят? Убьют? А может, высадят где-нибудь на голом месте? Неужто рука у них подымется на убийство? Неужто такой грех возьмут на душу? Спаси и помилуй, царица небесная!

Рыжов торопливо перекрестился, вздохнул — в груди захрипело, зашелся кашлем. Схватил он злую простуду прошлой осенью на путине, свалившись в шторм за борт. Еле спасли. С тех пор и кашляет.

— Негоже скулить, Матвей, — оборвал его Иван. — Нытьем делу не пособишь. Только душу разбередишь, духом ослабнешь. Помором зовешься, так и держаться надо достойно.

Опять смолкли. Матвей заворочался на жестком ложе, затих. Мишка Жигалов ронял в полумрак трюма тяжелые, как камни, слова:

— Пока, видно, мы тут во чреве ихнего судна заместо груза, чтобы меньше качало… А идут они, слышь-ко, Иван, со злым умыслом. Оружных людей полно! Есть, конечно, немало и пушчонок. Неужто воевать Архангельск идут?

— Вот подлые! — подал голос наживочник Степан Лиходеев.

— Ведомо всем — война со шведом идет. С миром сюда не сунутся, — угрюмо отозвался Рябов. — Эх, как же я дал маху, что поверил голландскому флагу!

— Мало нас, да и оружья нет. А то бы захватить корабль, — сказал Мишка.

— То-то и есть, что мало… — продолжал размышлять вслух Рябов. — Их, поди, тут во всех щелях на пихано. Сотни три, наверно, а то и боле… А нас пятеро — сила невелика!

— Какой завтра ответ будешь давать, Иван? — осторожно спросил Жигалов.

— Не знаю, братцы. Не поведешь корабль — всех покидают за борт, да еще и пуль не пожалеют. Поведешь — грех на душу возьмешь. Выбор невелик!

— Пущай лучше за борт, чем измена, — твердо сказал Мишка и, помолчав, добавил: — А жить то хочется!

— Как не хочется! — вздохнул Иван.

За бортом все шумела волна. Скрипели деревянные крепления в корпусе судна, из конца в конец перекатывалась, плескалась под настилом трюмная вода. Рыбаки молчали в тягостном раздумье.

— Да-а-а, — протянул Лиходеев. — Очутились мы вроде трески на крюке… Не думали, не гадали, что все так обернется…

Иван лег навзничь, смежил веки, силился забыться сном. Гришка прилег рядом, под теплый бок лоцмана.

Глава третья

В