Читать книгу - "Тайный агент Ее Величества - Алла Бегунова"

Лишь к вечеру во вторник на флагманском корабле убрали наружный трап. К нему подошли два восьмивесельных портовых баркаса, приняли с него толстые пеньковые концы и, натягивая их, повели «Хотин» от Старо-Каменной пристани в открытое море. Матросы заняли места на реях, готовясь ставить паруса. Боцман Белоглаз распоряжался на баке, у шпиля. Капитан бригадирского ранга находился на шканцах, рядом с рулевым. Тот положил руки на штурвальное колесо и изредка поворачивал его, при необходимости спрямляя путь корабля, двигающегося за буксирами.

Аржанова вместе с князем Мещерским стояла на юте. Опершись о фальшборт, она смотрела на гору Митридат. Ее живописную горбатую вершину и зеленые отроги освещало солнце. Руины древних храмов, башен и крепостных стен казались вырезанными из бумаги, сказочными, нереальными. «Прощай, Пантикапей!» — думала Анастасия безо всякого сожаления.

Обрывистые берега мыса на западной оконечности Керченской бухты остались за кормой. Первая волна открытого моря легко подняла «Хотин» своим мощным накатом и качнула с левого борта на правый. На баке заскрипел шпиль, который вращали семь матросов. Буксирные концы наматывались на него. Сами же портовые баркасы развернулись и уходили обратно к Старо-Каменной пристани.

— Все паруса ставить! — скомандовал в рупор Козлянинов.

На ближайшей к Аржановой бизань-мачте нижний парус был косым, так называемым «латинским». Когда матросы опустили его, он почти совсем закрыл от русской путешественницы грот-мачту и фок-мачту. За огромным треугольным серо-белым полотнищем просматривалась только верхняя часть марселей, название которых она давно запомнила, и стоявшие над ними брамсели.

Ветер силою в три балла, или слабый бриз, мечта моряка, тут же наполнил паруса. Он как бы прижал корпус корабля к водной равнине, еще спокойной, лишь кое-где вспеняющейся маленькими барашками, и понес его на запад. Форштевень «Хотина» рассекал волны. За кормой корабля тянулась кильватерная дорожка, ровная, белопенная. Брызги ее не долетали до фальшборта. Качка практически не ощущалась.

Восхищенная дивной картиной, Аржанова теперь сравнивала военный трехмачтовик с его пушками, двумя палубами и трюмом, набитым до отказа, не с тяжелым и неповоротливым существом «Рыба-кит», а с птицей, чем-то напоминающей чайку. Она широко распластала свои белые крылья-паруса и свободно скользила в пространстве между светлым куполом неба и темнеющей толщей воды.

Солнечные лучи падали на поверхность моря, отражались от нее и снова уходили ввысь. При взгляде с юта чудилось, будто бы между волнами играют и ослепительно вспыхивают блики, подобные жидкому серебру.

Это был неземной, волшебный, сверкающий мир…

В адмиральской каюте Анастасии больше всего понравилось зеркало. Оно занимало простенок рядом с дверью, имело высоту от пола до потолка и раму из красного дерева с бронзовыми литыми украшениями явно нездешней работы. Аржанова в задумчивости остановилась перед ним, собираясь одеваться к ужину. Козлянинов предупредил ее, что именно за ужином в кают-компании сегодня будут ей представлены корабельные служители обер-офицерского ранга, а вдова подполковника Аржанова — им.

Великолепное зеркало отразило нагую высокую и стройную женскую фигуру. Наверное, от матушки своей Натальи Константиновны, орловской красавицы, от бабушки, от прабабушки унаследовала Анастасия эти покатые плечи, небольшую, но упругую, рельефно выступающую грудь, по-мальчишески узкие бедра, длинные ноги с тонкими лодыжками. Гибкость и силу дали ей упражнения, к которым приохотил молодую женщину покойный муж, — верховая езда, фехтование, владение огнестрельным оружием.

— Какое платье теперь надеть желаете? — спросила барыню Глафира, откидывая крышку большого сундука. — Изумрудное для визитов или то, бежевое, с юбкой-панье?

— Даже не знаю.

— Наденьте бежевое. А под корсаж — кружевную розовую шемизетку. Первый ужин здесь — дело официальное.

— Все мои платья капитан уже видел, — грустно сказала Аржанова. — Нечем мне его удивить.

— Пускай тому удивляется, что вы на его посудине плыть согласилися, — проворчала горничная.

— Вот если б со мною был тот петербургский наряд для губернского бала!

— С таким декольте? — Служанка с изрядным преувеличением показала на себе размер этой модной детали. — Да они бы тут враз очумели! Ведь ничего, окромя моря своего соленого, не видят в жизни, сердешные. Сдуру еще б посадили судно на мель…

Вдова подполковника в возмущении замахала руками:

— Типун тебе на язык! Что ты мелешь, Глафира! Только аварии мне сейчас не хватает…

Горничная мрачно усмехнулась:

— Уж не извольте гневаться, ваше высокоблагородие! Это я пошутила, конечно. Никаких аварий пока не предвидится.

— Откуда сие известно?

— Карты говорят.

Верная служанка всегда, при любых трудных ситуациях спрашивала совета у нарисованных, карточных тузов, королей, дам и валетов. Аржанова несколько лет назад подарила ей две колоды отличных игральных карт, отпечатанных в городе Берлине в четыре цвета — красный, черный, синий, желтый — и на атласной бумаге. Естественно, в них не играли, а только гадали.

Чтобы придать картинкам полную власть над ведомым и неведомым, горничная перед гаданием читала вслух заклинание, выученное у деревенской колдуньи бабушки Неонилы. В нем она называла тридцать шесть карт своими родственниками: сестрами, братьями, сыновьями, дочерьми, дядьками и тетками, сватами и сватьями, кумами и кумовьями — и просила их сказать сущую правду о том, что было, что есть и что будет. За правильные ответы она обещала им «житье привольное да раздольное».

Бывало, тузы, короли, дамы и валеты Глафире подчинялись, и ее предсказания находили подтверждение в действительности. Тогда она рассказывала про это всем, причем — неоднократно. Если предсказания не сбывались, горничная помалкивала, но своих подопечных защищала: они-де устали от работы и потому говорили неверно, или же гадание происходило в плохом месте и в неудачное для того время.

Никакого желания сейчас выслушивать деревенские байки Аржанова не испытывала и расспрашивать Глафиру о последнем ее общении с нарисованной родней не стала. Она велела служанке побыстрее подать ей белье, надеваемое под бежевое платье. Горничная открыла другой сундук и извлекла из него белые батистовые панталоны с кружевами, короткую батистовую же рубашку на бретельках и три нижние полотняные, туго накрахмаленные юбки…

В кают-компании Флоре прежде всего бросился в глаза стол, накрытый краской суконной скатертью. На нем сияла хорошо начищенная серебряная посуда: чарки, кружки, плоские тарелки, вилки, ножи, судки с солью, перцем, уксусом и горчицей, овальные блюда с хлебом, салатами, с жареными курами, нарубленными на куски, штофы с пивом и вином. Свет в это тесноватое помещение, имевшее форму прямоугольника, проникал через световой люк в потолке. Вдоль трех стен тянулись диваны. Над ними висели три картины, изображающие лес, поле и мельницу на реке. К обстановке, весьма добротной, можно было прибавить еще и клавикорды, задвинутые в угол.