Читать книгу - "Прыжок в прошлое - Сергей Шхиян"

Потребовалось несколько минут, чтобы глаза адаптировались к полумраку. Этого времени мне хватило, чтобы понять, что в общей бане, как на нудистском пляже, атмосфера царит «демократическая», полы временно примирились и стараются не замечать друг друга. Конечно, было и кокетство, и поддразнивание, возможно, и нескромные взгляды (особенно с моей стороны), но никаких двусмысленных шуток и намеков не допускалось.

Между тем «коллективная помывка» проходила очень весело. Хмель выветривался, пар, после каждой очередной поддачи, сгущался, и мы с предком включились в общее веселье. Банные игры были нарочито невинны, но, как говорится, с подтекстом. Беготня, мимолетные касания, ушаты холодной воды на разгоряченные причинные места, все вроде в рамках приличия, но очень эротично.

Когда жара «заломила кости», мы всей компанией голыми выскочили наружу и с мостков бросились в пруд. Я нырнул в прохладную глубь и проплыл под водой почти до противоположной стороны, чем напугал всю компанию. Таких фокусов никто из присутствующих еще не видел.

Остудившись, мы вылезли из воды и собрались в купальне, ограждающей нас от посторонних взглядов.

Было уже довольно поздно, но еще не темно, и я смог вволю налюбоваться нашими обнаженными прапрабабушками.

Кроме двух девчонок, о которых я упоминал, и солдатки Алевтины, девки были, что называется ядреные. Задастые, сисястые, с короткими сильными ногами, молочно-белые, облепленные длинными волосами, они были милы, но не сексуальны. Мне все это напомнило армейскую баню, в которой нагота наготой просто не воспринималась.

Опять, как и прежде, из всех выделялась Зарема-Акулина. У этой женщины было все в самом лучшем виде. Вот она вполне затмевала мою идеальную Ладу. Я даже в «Плейбое» не видел таких совершенных форм. Обнаженной она была просто варварски красива, и это без косметики, специальных упражнений и силикона.

Однако как женщину я Акулинку не воспринимал. Во время наших немудрящих игр она развеселилась, радовалась, как шестилетний ребенок, истовей всех бегала и прыгала, мастерски владея своим сильным телом. Взгляд ее, показавшийся мне раньше роковым и зовущим, был младенчески неосмысленным. Что-то странное, если не безумное, было в этой необычной девушке.

Больше всех меня по-прежнему интересовала солдатка Алевтина.

Она одна выпадала из общего веселья. Было заметно, как ее стесняет и своя, и чужая нагота. Она все время старалась уйти на задний план, стушеваться и никому не попадаться на пути. Девушка старалась быть как все, только на полтона тише, затеряться и ничем не обращать на себя внимание. На нас с Антоном Ивановичем она ни разу даже не покосилась.

Я, напротив, не мог отказать себе в удовольствии рассмотреть ее во всех подробностях. Правда, делал это очень осторожно и незаметно, чтобы остальные не догадались о моем выборочном интересе.

Была Алевтина немного выше остальных девушек, но значительно уступала им в объеме. Я вспомнил стихотворение французского поэта Шарля Бодлера, остававшееся запрещенным ровно сто лет за «безнравственность». Его описание своей возлюбленной очень подходило к Алевтине:

Антилопины бедра и юноши грудь,

Завладели моим ясновидящим глазом,

Новой линией жаждали вновь подчеркнуть,

Стан, который так стройно вознесся над тазом.

В ней было что-то такое, что почти невозможно передать словами.

В ней, если говорить о привлекательности, притягивала нераскрытая, тайная сексуальность. Ей не нужно было принимать рискованные, откровенные позы, чтобы привлечь к себе внимание. Даже в опущенных ресницах было больше эротики, чем в широко расставленных ногах фаворитки Маруси.

Мне приходилось встречать женщин, способных «Движением бедра и судорогой торса» свести мужчину с ума безо всяких специальных ухищрений. Эта, пожалуй, была из таких.

«Родись она в другое время, в другом месте, в других УСЛОВИЯХ… Все было бы по-другому», — закончил я про себя эту весьма глубокую мысль.

Между тем именины сердца продолжались. Мы повторили заход в парную, купание в пруду и потом, до самой темноты, играли в горелки. Все было весело, от души и без сословных различий. Алевтина, за которой я исподтишка наблюдал, прикрыв «срам» сарафаном, успокоилась и развеселилась. Мне даже показалось, что ей удалось перебороть робость и на равных участвовать в игрищах.

«Оргии с гетерами» закончились вполне добропорядочно. Девушки, которым нужно было рано вставать, отправились спать в людскую избу, а «партийцы» — в большой дом пить кофий. Такой «безбуйный» конец веселью уготовила, по-моему, фаворитка Маруся, чтобы отсечь барина от не в меру разыгравшихся гетер.

…Вечеряли мы при сальных свечах, тусклом и вонючем освещении. Я уже порядком устал от впечатлений этого бесконечного дня, однако хозяин спать не собирался и заказал повару кофе и ликеры. Нам подали сваренный крепостным умельцем кофе, — горький и противный напиток. Ликеры также оказались пойлом кустарного производства. Зато пили мы эту бурду из чудесных чашек Гарднеровского завода.

Антон Иванович, помолившись Бахусу, занялся изучением плеера. У меня с собой было несколько кассет, и он беспрестанно менял репертуар. Музыка конца XX века ему очень не понравилась, его интересовал сам процесс воспроизведения звука. Я как мог объяснил ему принцип работы магнитофона, упростив понятия и наврав с три короба.

Сам же я взялся изучать календарь. Календарь, для наших дней очень популярное на Руси чтение, содержал массу полезных сведений. Рассчитан он был на помещиков и изобиловал совершенно дурацкими советами некомпетентных авторов на все случаи жизни, от выдачи замуж дочерей до лечения скота. Я прочитал, каким крестным ходом следует спасаться от холеры и как воспитывать детей в благонравии к отеческими наставлениям.

От этой мути у меня разболелась голова, и я попросил указать мне мою комнату.

Антон Иванович с сожалением оторвался от новой игрушки и велел скучающей Марии все устроить.