Читать книгу - "Сломанный клинок - Айрис Дюбуа"

— Ну будет вам, мессир! — отмахнулся Филипп. — Подумайте лучше о своем положении и о счастье вашей дочери. Может быть, поостынув, вы поймете, что такого блестящего и выгодного жениха вам не сыскать даже в королевском доме…

— Во-он!! — заревел Пикиньи, кидаясь к Филиппу. — Вон отсюда, сводник!

Бертье распахнул дверь и выскользнул в коридор, провожаемый яростными проклятиями. У себя в комнате он на всякий случай запер дверь и облегченно вздохнул. Самое худшее позади, теперь следует лишь соблюдать осторожность, и все уладится. Но окажется ли ему под силу убедить Пикиньи?

Филипп покружил по комнате и подсел к столу, рассеянно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Этот брак необходимо устроить — необходимо ради мечты всей его жизни, ради их общего дела. Третье сословие должно наконец получить своего короля — «буржуазного», как теперь говорят в Париже; и он — Бертье — обязан добиваться успеха любой ценой… Любой? А как же Аэлис? Аэлис, которую он учил, пестовал с младенческих лет, успел привязаться к ней за эти годы; имеет ли он право так распорядиться ее судьбой, не задумываясь принести ее в жертву? Филиппу стало не по себе, но тут же услужливый разум поспешил заглушить голос сердца: принести в жертву? Глупец! В чем тут «жертва»? Где еще этот дурак найдет для дочери такую блестящую партию? Тем более когда сам почти уже разорен! И потом, если его не подвело зрение, девочка уже неравнодушна к этому флорентийцу…

За ужином обитатели замка собрались как ни в чем не бывало. Бертье исподтишка наблюдал за Аэлис — та не только не проявляла к Франческо никакого внимания, но усердно переглядывалась с Робером, а когда встали из-за стола — что-то сказала ему, проходя мимо. Бертье увидел, как юноша вспыхнул от радости. «Ах, плутовка, — подумал нотарий, — уже извечная женская игра — любезничать с одним, чтобы вызвать ревность другого…» Нет, надо действовать немедля, решил он, не то они тут доиграются.

Вернувшись в свою комнату, он зажег свечу, достал пергамен, перья, поставил перед собой чернильницу. «Ну, погодите, мессир Гийом! — пробормотал он. — Погодите…» Филипп осторожно обмакнул перо и, низко наклонившись над листом желтоватого, хорошо выглаженного пемзой пергамена, стал не спеша писать своей изящной, немного вычурной фактурой, ровными строчками вывязывая угловатые готические буквы: «Могущественному и достойному аббату Сугерию Кларамонтанусу от его преданнейшего слуги…»

К ночи послание, запечатанное и вложенное в футляр, было вручено Симону де Берну вместе с подробными наставлениями:

— Прошу вас, любезный Симон, отберите самых надежных людей; до Клермонского аббатства путь не близок, а письмо это великой важности, гонец должен головой отвечать за его сохранность!

— Не беспокойтесь, друг Филипп, — заверил его Симон. — Я пошлю такого, что не подведет.

— Аэлис, любовь моя, скоро полночь… я должен идти… — тихо сказал Робер, отводя рукой упавшую ей на щеку шелковистую прядь. — Если увидят, что я в такой час выхожу из твоей комнаты…

— Никто не увидит, милый Робер, Жаклин сторожит нас… — шепнула Аэлис и теснее прижалась к своему другу. — Не уходи, побудь еще…

Робер улыбнулся и закрыл глаза. Они снова лежали рядом, как тогда, на раскаленной солнцем площадке Фредегонды, и снова он был бесконечно счастлив. Как мог он все эти дни не верить ей, подозревать, мучить и ее, и себя? Ах, если бы можно было пролежать вот так, рядом с ней, всю ночь!

Он еще немного помедлил, потом попытался осторожно высвободиться.

— Робер, ты куда? Разве тебе плохо со мной?

— Аэлис, ты сама знаешь, как мне хорошо, но лучше я уйду. Пойми, любимая, не могу я лежать с тобой рядом и только целовать тебя…

— Клянусь, и мне этого мало, друг Робер, — тихо ответила она и, вздохнув, разжала руки. — Ты прав, лучше тебе уйти… Нет, погоди, мой любимый…

Когда он вернулся к себе, было уже около полуночи. Счастливый, почти оглушенный радостью и вновь обретенной надеждой, он подошел к окну и высунулся наружу. В замке давно спали, и кругом был разлит глубокий покой. Тишина, изредка — приглушенные шаги часовых на алуарах и слабый свет мерцающих звезд — сегодня ему не уснуть. Да и грешно было спать в эту благословенную ночь…

Он смотрел и слушал, и теплый ночной ветер дул ему в лицо, донося запах полевых трав. Нет, не полевых трав — так пахнут волосы его любимой, его Аэлис…

А потом со стороны конюшни послышались приближающийся стук подков, позвякивание уздечек, лязг оружия, приглушенные голоса. Из своего окна он не мог видеть происходящего, но по звукам понял, что отправляют какой-то отряд. «Странно, — подумал Робер, прислушиваясь, — кому это понадобилось пускаться в путь на ночь глядя и почему?» Вроде бы в замке ничего не стряслось, и Симон ни слова не говорил, а уж он-то должен был бы знать, случись что-нибудь. Впрочем, какое ему дело?

Между тем гонец в Клермон со своей охраной уже покидал замок. Проехав под гулкими сводами ворот, отряд проскакал по подъемному мосту и, миновав спящее селение, помчался на север.

Стоя у своего окна, Филипп Бертье долго прислушивался к затихающему в ночной дали стуку копыт, потом удовлетворенно вздохнул и осторожно притворил тяжелую от свинцовых переплетов раму.