Читать книгу - "Танец бабочки-королек - Сергей Михеенков"

– Ну вот, пришли. Как зайцы – по кругу… Никогда не думал, что человек настолько – зверь.

На последние слова Воронцова Кудряшов согласно похлопал его по плечу.

– Костёр бы развести, – сказал Губан.

Но ему никто не ответил. Кудряшов походил вокруг, высматривая по сторонам и изучая старые следы, и сказал:

– Что, понравилось под конвоем ходить? Или у тебя просто спички есть и ты не знаешь, что с ними делать?

– Есть и спички, и ещё кое-что, – и Губан вытащил из кармана револьвер.

– Как же они у тебя его не нашли? – удивился Кудряшов.

– Карман глубокий. Когда я лежал, карман оказался под ногой. Обыскивали-то нас лежачими. А я упал на какие-то палки. Конвоир пощупал-пощупал и отошёл. Наган под ногой пролежал. Я его ногой придавил. А конвоир – лопух. Он палки щупал. Через одежду. Вот и не нашёл.

– Нашли бы потом, сразу бы пулю в лоб.

– Да я про него забыл! Только когда к оврагу повели, вспомнил: у меня же наган есть и целых три патрона! Хотел застрелиться. Так лихо стало, так обидно… Я ведь в своём окопе все диски расстрелял, до последнего патрона. Или, думаю, если подойдёт эта сволочь, капитан, и начнёт унижать, выстрелю ему прямо в лоб, а потом – себя. Один бы патрон ещё и остался.

– А ну-ка… – и Кудряшов протянул руку, требуя передать ему револьвер.

– Не-ет, я его курсанту отдам, – как о давно решённом сказал Губан. – Он у нас командир, ему и ходить с пистолетом. А нам с тобой, Кудряшов, нужны винтовки. Вот только где и как их раздобыть? Надо думать.

– Ну-ну, – согласился Кудряшов. – Только я пока не догадываюсь, зачем они нам нужны. А ты уже, видишь, всё обмозговал.

– А зачем же ты руку за наганом тянул? – засмеялся Губан.

Губан только с виду был простоват и невелик.

Воронцов взял револьвер, проверил барабан. В барабане действительно было только три патрона. Револьвер давно не чистили. В чёрных, слегка потёртых дульцах барабана, словно цветочная пыльца, рыжел налёт ржавчины. Он дунул на пыльцу, но она не исчезла.

– Ты откуда родом? – спросил Воронцов Губана.

– Призывался из Витебска, – ответил тот.

– Губан – это что, прозвище, что ли?

– Нет, фамилия такая. Губан Михась Адамович. По-вашему, Михаил Адамович. А родом я из Палесся. Матка с батькуй и тяпер у вёски живуть, в дяревни, по-вашему, – вдруг заговорил он на смеси белорусского и русского.

– Что, Михась, рад, что живой остался? – усмехнулся Кудряшов.

– А то ты не рад, – рот Губана растянуло в улыбке, но губы всё ещё дрожали. Улыбка казалась ненастоящей, вымученной.

– Кашляйте потише, в шапки давайте, – предупредил Воронцов. – А то бохаем в три бочки…

– Лучше скажи, командир, что нам теперь делать, – Кудряшов невесело смотрел в сторону, видимо, что-то уже задумав. – Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл… Слышь, что говорю: долго мы так не набегаемся, где-нибудь точно попадём.

– Собирайте пока сушняк, а я обойду, посмотрю, где мы, – сказал Воронцов и сунул за ремень револьвер с тремя патронами.

Воронцов отошёл шагов на двести и резко повернул вправо. Так, держась приметных ориентиров, начал обходить место их вчерашнего ночлега. Кругом был лес и лес. Ни полянок, ни полей, ни дорог, ни оврагов. Ровный лес. Огромные ели среди осин и берёз. В низинах попадался липняк и даже кое-где ольхи. Он старался не наступать на валежины, тихо перебирался от одного большого дерева к другому, иногда замирал, прижимаясь, как к родному, к шершавой коре, прислушивался. Ветер шумел в верхушках елей и берёз. Где-то в глубине бора стучал дятел. Ни сорок, ни ворон, ни собачьего лая. Ничего живого не слыхать. Значит, жильё далеко. До дороги километров пятнадцать на запад. Если возвращаться в Прудки, держать надо немного северо-западнее, чтобы не промахнуться мимо деревни. Это если возвращаться…

Мысль о возвращении в знакомую деревню не радовала Воронцова. В третий раз не возвращаются. В третий раз приходят насовсем. Насовсем…

Он вытащил из кармана револьвер, внимательно осмотрел его. Револьвер был совсем новенький. Может, те четыре пули, которых не хватало в барабане, были единственными, которые вылетели из его ствола. Да, надо обязательно почистить. Револьвер – не автомат, но и он всё же оружие. Правда, патронов маловато. Три штуки. Не для боя.

То, что сказал Воронцов по поводу сушняка, можно было воспринимать как приказ. Это и был первый приказ командира группы, будущего которой не представлял пока никто. Но в сложной, многоплановой драме войны им уже определён был свой, особый сюжет, который конечно же вплетался в общую ткань событий, но тем не менее развивался параллельно основным, как будто сам собой…

Возвратился Воронцов уже перед сумерками. Пошёл снег.

Кудряшов и Губан ждали его, не разжигая костра. Хотя сушняка натаскали целую кучу. Дрова предусмотрительно сложили под елью. Воронцов ещё издали увидел плотную фигуру Кудряшова, и сомнения по поводу ненадёжности брянского снова рассеялись.

– Ну что? – встретил его Кудряшов.

– Кругом всё тихо. Лес непроходимый. Как на твоём Енисее. Ни жилья, ни дорог. Так что можно разжечь костёр. Спать – по очереди. Смена – через два часа.

Они наломали еловых лапок, застелили ими пространство вокруг ели. В костёр много не подбрасывали. Лишь бы шло тепло, лишь бы не замёрзнуть, и ладно.

Первым в караул заступил Кудряшов. Воронцов отдал ему револьвер. Губан уже спал, с головой зарывшись в ворох еловых лапок. Воронцов поджал ноги, укрыл колени полами шинели и улёгся рядом. Засыпая, он подумал: если Кудряшов решил уйти, то уйдёт именно в эту ночь, а точнее, сейчас, в эту смену, когда они будут спать крепким сном и когда ещё не совсем стемнело и можно взять верное направление движения и держаться его потом всю ночь. И вдруг он застиг себя на мысли, что возможный уход Кудряшова всего больше страшит его не тем, что брянский всё же смалодушничает, не выполнит приказ – ну какой такой приказ? приказа-то никакого не было и нет, – а что, если тот уйдёт, он, Воронцов, останется один. Кудряшов, при всей сложности его характера, казался всё же надёжным напарником и умелым бойцом. С таким выходить легче. И если он уйдёт, вдвоём с Губаном, которого он ещё и не знает-то как следует…

Но очень скоро, так ему показалось, Кудряшов его разбудил. Первые два часа – смена Кудряшова – пролетели как две минуты. Брянский не ушёл. Он передал ему тёплый, согретый в кармане револьвер, который всё время, видимо, держал в руке, и полез в лапник, в нагретую Воронцовым берлогу.

– Это, конечно, не в баньке у Пелагеи Петровны, но ночь пережить можно, – и Кудряшов мгновенно затих, втянув голову в плечи.

Ночью снег повалил сильнее. И слышно было, как тяжёлые шапки шуршали в ельнике, в ветвях берёз вверху, как падают на угли, шипя и взбрасывая вверх фонтанчики пахучего пара. Всё вокруг было как до войны. Как до войны…