Читать книгу - "Невеста для варвара - Сергей Алексеев"

Все это время Варвара со служанкой просидели в труме под кормовой палубой, куда погрузили приданое, и лишь когда сквозь низкие серые тучи пробилось скудное солнце, вышли на свет божий, принаряженные в старомодные боярские шубки с длинными рукавами. Вдохновленные новоявленные гребцы-матросы слегка приободрились, дружнее замахали тяжелыми веслами, и некоторые даже позволяли себе вольности — окликали служанку по имени, однако гордые девицы никого из них не замечали. Невеста варвара Оскола и вовсе была под покровом, накинутым поверх шапки, однако тонкая ткань прилипала от ветра и сквозь нее проступали очертания лица. Ивашка старался не смотреть в ее сторону и, стоя за кормилом, глядел вперед, даже когда они проходили мимо.

И тут Пелагея остановилась на минуту, улыбнулась ему и проговорила манящим полушепотом:

— Доброго здоровья, Иван Арсентьевич. — Сама ручкой эдак махнула, а на указательном ее персте — тяжелый перстень с самоцветом, должно быть, госпожой подаренный.

Варвара же при этом молча поклонилась, удерживая руками покров, чтоб ветерком не сорвало.

— Здравы будьте, — обронил Головин в сторону, и встречный ветер выдул слезу.

Той же ночью, когда встали на якорь на тихом мелководье и утомленные офицеры повалились спать в носовом труме, Ивашка завернулся в тулуп и прилег под борт у кормила, благо, что небо вызвездилось. Он бы вскорости уснул, однако мешала назойливая утка, кричащая в затопленных кустах. То ли от этого истошного, зовущего кряканья, то ли от смутности собственных ощущений, но он окончательно потерял покой, отпустил вахтенного спать и сам стал бродить по палубе, вглядываясь в белесую зыбкую воду.

И как в прошлый раз, случайно оказавшись возле тюфякинских хором, ощутил, что скрываемые с великим тщанием чувства вновь вырываются наружу и жгучий прилив знакомого безрассудства уже туманит разум.

Но только сказал себе: «А вот сейчас спущусь в кормовой трум! И пока далеко не отошли!..» — как в тот же миг осекся, вспомнив прежний конфуз.

Тем часом за спиною сквозь утиный крик он услышал шорох, обернулся и узрел одинокую женскую фигуру на корме. Своим глазам не веря, приблизился и уже хотел окликнуть: «Варвара?..» — однако разглядел, что на ней заместо белого покрова лишь девичий полушалок, приспущенный на плечи.

— И тебе не спится, Иван Арсентьевич? — полушепотом спросила Пелагея.

— Я на вахте, — хмуро и строго обронил он. — Ступай к своей госпоже.

Служанка блеснула чистым жемчугом зубов — улыбалась.

— Душно там! И сон не идет. Утка мешает. Эвон, раскричалась. — И вздохнула: — Селезня своего зовет…

В мерный плеск воды и биение речных струй вдруг вплелся иной звук — одинокого весла. Ивашка перешел на другой борт и узрел, как вдоль берега скользит, борясь с течением, плоскодонный челн и направляется к кому. Сколько там человек, рассмотреть было трудно, а посему Головин вынул пистоль и проверил затравку.

И ощутил на своем предплечье руки Пелагеи.

— Ой, господи…

— Ступай к госпоже, — суровым шепотом произнес капитан.

— А кто там плывет?

— Не знаю… Ступай!

Служанка нехотя и с оглядкой удалилась в кормовой трум.

Капитан прокрался к носу и затаился за бортом. Между

человек в челне выгреб против течения, ловко причалил к якорному канату и стал подтягиваться к борту коча. То что был он один, вдохновило — можно было взять живым и, затаясь, Головин ждал лишь мгновения, когда незваный ночной гость вскарабкается на палубу.

Но внезапно услышал за спиной приглушенный голос Тренки:

— Не замай, боярин. Сей отрок ко мне пожаловал.

Немало подивившись обстоятельству сему, Ивашка молча спрятал пистоль. Отроком оказался молодой бородатый мужик в скуфейчатой шапке — лишь глазами зыркнул в сторону Головина и, влекомый югагиром, молча скрылся с ним в чуме. О чем они говорили, расслышать было нельзя, толстый войлок глушил голоса, а через несколько минут мужик покинул чум, тщательно пересчитал греби на коче, затем спустился с борта в свой челн, отвязал его и взялся за весло, причем погреб не вниз, а вверх, против течения.

Проводив его взглядом, капитан подождал некоторое время, полагая, что югагир сейчас выйдет и все скажет сам, однако тот и через четверть часа не появился. Странное и тайное это сношение его с внешним миром настораживало и вводило в некое заблуждение, ибо никак не возможно было объяснить появление сего мужалого отрока среди ночи. И пожалуй, впервые Головин всерьез усомнился в своих прежних убеждениях и подумал: неужто и впрямь чувонцы затеяли некий заговор, коли даже на Сухоне есть их люди, незримо сопровождающие государево посольство и невесту?

Еще через четверть часа он откинул завесу чума и склонившись вошел: Трепка сидел перед тлеющими в медной чаше угольями в некой отстраненной полудреме.

— По какой нужде отрок был? — деловито спросил Ивашка, скрывая любопытство. Югагир встряхнулся и обронил нехотя:

— С вестью приходил…

— С какой же вестью?

— Близ устья Юга ледяной затор встал…

— Вот как?..

— А перед затором, на берегу, супротив нас целое войско исполнилось и поджидает в засаде. Как причалим, так в полон возьмут.

— Что же ты молчишь?! — чуть не закричал Головин. — Чье войско?

— По велению женки гулящей. Ты ослушался ее, вот и обиду затаила… Да не горячись, боярин. Мы чалиться-то к берегу не станем.

— Как же не чалиться? Ко льду прижмет, опрокинемся. Или хуже — льдом раздавит! Течение там должно быть гибельное, с водоворотами!

— Подходить станем, затор и прорвется, — уверенно заявил Трепка, но Ивашке уверенности не прибавил.

— Ежели не прорвется?

— Юг — река югагирская, и земля там тоже наша, чувонская. Своих не выдаст.

— Как это — чувонская? Вы же на Индигирке обитаете…

Тренка руки над угольями погрел — зяб отчего-то.

— А прежде здесь жили, по Югу, Двине и Вычегде, до самого Уральского камня. Вешка сказывал, и поныне в лесах наши святилища стоят и люди тайно Чуву почитают. А на иных храмы воздвигли.

— Кто это — Вешка? — испытывая неожиданное умиротворение, спросил капитан.

— Отрок, что весть принес…

— Он-то от кого узнал, что мы Сухоной идем?

— Товарищи мои напереди пробираются…

Его сонливое спокойствие действовало отрезвляюще, однако едва Головин покинул чум, как вновь сделалось тревожно.

Он так и не уснул до рассвета и, сыграв побудку, велел команде зарядить ружья, пистоли и держать их под рукой, а сам уж более не выпускал из рук подзорной трубы, время от времени озирая водную даль реки и лесистые берега.

К полудню уже ощущалась близость затора: течение вовсе ослабло, а порою казалось, река побежала вспять. Половодьем подтопило редкие поля и деревни, люди сидели на крышах вкупе со скотом и всё одно махали руками первому судну, прошедшему после ледохода, — таковы здесь были обычаи. Тренка то и дело выходил из своего тесного чума — встанет на носу, поглядит в разные стороны, словно что-то видит, и снова скроется.