Читать книгу - "Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс"

В течение жизни Боэций писал на самые разные темы: его в равной мере интересовали математика, музыка, философия и теология. Самое знаменитое произведение он создал в темнице, где ожидал казни за свои преступления. Трактат «Утешение философией» рассматривает земные горести в божественном контексте. Он написан в форме диалога между Боэцием и госпожой Философией и призывает читателей согласиться с тем, что за превратностями мимолетной человеческой жизни стоят высшие силы. В ходе размышлений Боэций обращается к понятию колеса Фортуны. «Теперь, когда вы вверили себя власти Фортуны, вам должно смириться с ее путями, – пишет он. – Тот же, кто пытается воспрепятствовать вращению ее колеса, поистине глупейший из людей»[142]. Вскоре после того, как сочинение было дописано, великого философа подвергли ужасным пыткам и до смерти забили палками. Через два года испустил последний вздох и великий король остготов Теодорих.

Впереди открывался странный новый мир.

3

Византийцы

Суета сует, всё – суета![143]

Гелимер, король вандалов

Иоанн Эфесский, посланный императором крестить язычников в Малой Азии, неожиданно попал в царство смерти. В городах, через которые он проезжал, по улицам бродили больные и страждущие: животы раздуты, глаза налиты кровью, изо рта сочится гной. В богатых домах царила тишина – их обитатели, хозяева и слуги, вымирали целыми семьями, в комнатах сидели трупы. Скорченные непогребенные тела лежали на улицах с лопнувшими от дневного зноя гниющими животами, полуобглоданные бродячими псами. Большие и малые дороги опустели, не видно торговцев и путешественников, не слышно обычного гула. В опустевших деревнях некому было собирать урожай с полей и фруктовых деревьев. Стада, оставленные без присмотра, бродили по окрестностям как им заблагорассудится.

Оставшихся в живых охватил ужас. Происходящее напоминало конец света. По дороге Иоанн встречал путников с привязанными к рукам самодельными табличками: «Я такой-то, сын такого-то, из такой-то местности. Если я умру, во имя Господа и ради милосердия Его, оповестите моих родных, пусть придут похоронить меня»[144]. Он слышал, что в больших городах каждый день умирают тысячи, десятки тысяч человек и их тела складывают в кучи, чтобы потом свалить в общую могилу. Описывая ужасы, свидетелем которых стал, Иоанн цитировал Книгу Плач Иеремии. «Смерть вошла в окна наши, вошла в ворота наши и опустошила дворцы наши, – писал он[145]. – Теперь погибли все они, ибо забыли имя Господа»[146].

Полные апокалиптических сцен записки Иоанна, в сущности, представляют собой мемуары о первой глобальной пандемии в истории человечества. Разновидность бубонной чумы, возбудителем которой служила бактерия Yersinia pestis (чумная палочка), а переносчиками – блохи, мелкие млекопитающие, черные крысы и, наконец, люди, в середине VI в. пронеслась по всем трем частям известного мира и опустошила Африку южнее Сахары, Персию и Ближний Восток, Китай и Среднюю Азию, побережье Средиземного моря и Северо-Западную Европу. По словам Прокопия Кесарийского, «ни острова, ни пещеры, ни горной вершины, если там обитали люди, она не оставила в покое. Если она и пропускала какую-либо страну, не коснувшись ее жителей или коснувшись их слегка, с течением времени она вновь возвращалась туда»[147][148]. Современные археологические исследования подтвердили присутствие чумной палочки на западе вплоть до Британии, Галлии, Испании и юга Германии[149]. Везде в местах ее распространения у людей наблюдались одинаковые симптомы: черные бубонные опухоли лимфатических узлов в подмышках и паху, бред, кома, кровохарканье, а у беременных женщин выкидыши.

Хотя мы никогда не узнаем точную статистику, эта ужасная болезнь – получившая название юстинианова чума в честь восточного императора, в правление которого она случилась[150], – по всей вероятности, унесла жизни миллионов или даже десятков миллионов человек, большую их часть в 541–543 гг. В последнее время некоторые исследователи утверждают, что такие авторы, как Иоанн Эфесский, сильно преувеличили размах, количество жертв и общее значение пандемии. Ученые призывают скептически оценивать общее число погибших[151]. Возможно, они правы. И все же в VI в. очень многие люди осознавали, что живут в эпоху огромных исторических потрясений.

Они не ошибались. Сама по себе юстинианова чума не изменила мир. Однако она была существенной частью более широкой картины преобразований, реформ, реорганизации и борьбы за превосходство в период между 520-ми гг., где закончилась наша предыдущая глава, и 620-ми гг., где начнется следующая. Это было судьбоносное столетие для осколков Римской империи. В тот период определился характер отношений между востоком и западом Средиземноморья, установился культурный баланс между «греческой» и «латинской» сферами, сложились региональные отношения Ромейской (Византийской) и Персидской империй, возникли знаменитые своды законов и крупнейшие религии, появилось множество градостроителей и великих художников. В эпоху, пережившую не только первую пандемию, но и глобальную климатическую катастрофу, возникли те политические реалии и менталитет, под влиянием которых средиземноморский мир развивался следующую тысячу лет.

Чтобы разобраться во всем этом, мы должны сосредоточиться на VI в. и рождении – или возрождении – Восточной Римской империи. В это время историки, как правило, перестают употреблять термины «Рим» и «Римская империя» и говорят о его наследнице Византии – грекоязычном государстве, служившем буфером между Востоком и Западом и существовавшем много веков до тех пор, пока его не разграбили крестоносцы, а затем не поглотила Османская империя (именно это событие ознаменовало окончание Средних веков). И для того чтобы сопровождать нас в этом путешествии, нет более подходящей фигуры, чем сам император Юстиниан.

Юстиниан, которого часто называют последним истинным римлянином, совершенно не заботился о том, по чьим головам идет в стремлении заново отстроить свою империю после варварских завоеваний, и потому имел много недоброжелателей. Прокопий Кесарийский называл его демоном в человеческом обличье с руками, обагренными кровью тысячи миллиардов[152] человек, который, «вычерпав… со всем легкомыслием все богатства Римской империи, явился творцом и создателем всеобщей бедности»[153][154]. Многие согласились бы с этим, но для других, особенно тех, кому не приходилось лично иметь с ним никаких дел, Юстиниан был образцовым императором, заслуживающим упоминания наравне с Октавианом Августом и Константином Великим. Таким людям он казался гигантом, и блеск его грозного великолепия распространялся далеко за пределы его собственного времени. Сияние его славы было так велико, что много веков спустя Данте Алигьери поместил его в рай как идеал истинного римлянина: несравненного законодателя и лучезарного, наделенного множеством талантов и добродетелей цезаря, сияющего в загробной жизни ярко и ослепительно, как само солнце[155].

Юстиниан и Феодора

1 августа 527 г. пожилой римский император Юстин умер от инфицированной язвы на ноге,