Читать книгу - "Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит"

Мозолистым пальцем он зажал отверстие горящей трубки. Шон заметил, что палец этот искривился и покрылся рубцами от спускового крючка десятков тяжелых винтовок.

– Ты в ополчении никогда не бывал, jong?^[10]

– Нет, сэр.

– Самое время, – заметил Эразм, – самое, черт возьми, время.

Со стороны обрыва послышался свисток паровоза, и Шон вздрогнул – его страшно мучило чувство вины.

– Ну вот и поезд.

Эразм встал со скамейки. На платформу со свернутым красным флажком в руке вышел начальник станции. Сердце Шона болезненно сжалось.

Мимо них, с шумом выпуская пар и скрипя тормозами, проехал паровоз. Единственный пассажирский вагон остановился точно рядом с деревянной платформой. Эразм выступил вперед и протянул Уайту руку.

– Goeie More^[11], Стеф, – сказал Уайт.

– Доброе, Уайт. Говорят, ты у нас теперь новый председатель. Поздравляю.

– Спасибо. Ты получил мою телеграмму? – проговорил Уайт на африкаансе.

– Ja. Получил. Сообщил ребятам, завтра все будем в Теунис-Краале.

– Отлично, – кивнул Уайт. – Заодно пообедаем. Есть о чем поговорить.

– Это о том, о чем я думаю? – плутовато усмехнулся Эразм.

Борода вокруг его рта пожелтела от табака, коричневое лицо покрывали морщины.

– Завтра все расскажу, Стеф, – подмигнул ему Уайт. – А ты пока что готовь свой старый дульнозарядник, а то, боюсь, его уже моль поела.

Оба дружно рассмеялись: один – густым басом, другой – скрипучим старческим хрипом.

– Забирай сумки, Шон. Едем домой.

Уайт взял Аду под руку, и вместе с Эразмом они двинулись к коляске. На Аде было новое платье с рукавами, широкими у плеча и узенькими у локтя, а голову украшала широкополая шляпа со страусовыми перьями. Выглядела она очаровательно, но когда слушала их разговор, лицо ее выдавало некоторое волнение. Что ж тут удивительного – женщины… они всегда ждут надвигающейся войны без всякого энтузиазма, не то что мужчины, которые радуются, как мальчишки.

– Шо-он!

Страшный рев Уайта Кортни разнесся по дому; преодолев коридор, он легко проник в гостиную, несмотря на закрытую дверь. Ада опустила на колени вязанье, и на лице ее появилось несколько неестественное выражение полного спокойствия.

Шон встал.

– Надо было все рассказать раньше, – тихим голосом пролепетал Гаррик. – Надо было еще за обедом.

– Да не мог я, возможности не было.

– Шо-он! – снова донесся крик из кабинета.

– Что случилось на этот раз? – спокойно спросила Ада.

– Ничего страшного, мама. Не беспокойся.

Шон направился к двери.

– Шон… – испуганно сказал Гаррик, – Шон, ты же не станешь… то есть ведь не обязательно говорить… – Он замолчал и сгорбился на стуле – в глазах у него стояла отчаянная мольба.

– Не беспокойся, Гаррик, я все улажу.

Уайт Кортни стоял, склонившись над столом. Между сжатыми кулаками лежал журнал учета скота. Когда Шон вошел и закрыл дверь, отец поднял голову:

– Что это такое? – Он ткнул в журнал огромным квадратным пальцем.

Шон открыл рот и тут же закрыл его.

– Ну, что молчишь? Я слушаю.

– Понимаешь, папа…

– К черту «понимаешь, папа»! Ты мне объясни, как это вы умудрились за неделю угробить половину быков на этой ферме!

– Где же половину, всего только тринадцать, – ответил Шон; это чудовищное преувеличение больно задело его.

– Всего только тринадцать?! – заорал Уайт. – Всего только тринадцать?! Боже милостивый! Может, сказать тебе, сколько это будет наличными? Или, может, сказать тебе, сколько это будет в тяжелой работе, времени и заботах?

– Я это знаю, папа.

– Он это знает! – Уайт тяжело дышал. – Да, ты у нас все знаешь. Что тебе ни скажи, ты все знаешь. Знаешь даже, как прикончить тринадцать голов первоклассного скота.

– Папа…

– Да что ты заладил «папа, папа»! – Уайт громко захлопнул тяжелый журнал. – Ты объясни просто и ясно, как вы умудрились такое сделать? Что это значит – «отравление раствором»? Ты что, поил их этим раствором? Или вдувал им в задницу?

– Раствор оказался слишком крепким, – сказал Шон.

– И почему это раствор оказался слишком крепким? Сколько ты его разбавлял?

Шон глубоко вздохнул:

– Четыре бочонка.

В кабинете повисла тишина.

– Сколько-сколько? – тихо переспросил Уайт.

– Четыре бочонка.

– Ты что, рехнулся? Совсем, что ли, спятил, черт бы тебя побрал?

– Я не думал, что им будет вредно.

Шон уже успел позабыть все слова из своей тщательно отрепетированной речи и теперь просто повторял то, что слышал от Гаррика.

– Было уже поздно, и нога у меня… – Шон запнулся, а Уайт изумленно уставился на него, и недоумение исчезло с его лица как не бывало.

– Гаррик! – сразу понял он.

– Нет! – крикнул Шон. – Это не он, это я сделал!

– Ты мне все врешь.

Уайт вышел из-за стола. В голосе его звучала уже новая нотка: он сыну не верил. И насколько Уайт помнил, такое случилось впервые. Гнев на сына вспыхнул еще сильнее. Он уже забыл про быков, теперь он разозлился на то, что сын ему лжет.

– Черт меня подери, я научу тебя говорить правду!

Он схватил со стола плетку.

– Не бей меня, папа. – Шон отступил назад.

Уайт поднял плетку и с размаху нанес удар. Плетка свистнула в воздухе, Шон увернулся, но кончик все-таки попал по плечу. Шон охнул от боли и поднял руку.

– Ты врешь мне, паршивец! – заорал Уайт и нанес удар сбоку, как косят пшеницу, и на этот раз удачно: плетка обвилась под поднятой рукой Шона вокруг спины.

Удар разрезал рубашку, как бритва, ткань упала и обнажила идущий вдоль ребер и по спине красный, распухающий на глазах рубец.

– А вот тебе еще!

Развернувшись всем телом, Уайт занес плетку, но тут вдруг понял, что сильно ошибся. Шон уже не держался за место, куда пришелся удар плетки; кулаки его низко опущенных рук были крепко сжаты. Кончики бровей торчали вверх, придавая лицу выражение сатанинской ярости. Лицо было бледно, губы раздвинулись, обнажив оскаленные зубы. Синие глаза потемнели, в них металось черное пламя – он решительно и твердо смотрел отцу прямо в глаза.