Читать книгу - "Ностальгия по черной магии - Венсан Равалек"

Я поел и машинально помыл посуду, дряхлый старик, ожидающий знака, зова, чего-нибудь, удара грома, вся эта история, что я Бог, уже казалась мне, прямо скажем, диковатой, может, я и Бог, а может, и нет, это тоже вполне вероятно, но, как ни крути, я все равно свалял дурака, Бог, заблудившийся на земле, словно турист без паспорта и кредитной карты посреди Сахары, да в придачу с целой кучей врагов, не имеющих ни малейшего желания видеть меня снова в составе администрации, что уж тут веселого; если же я был всего лишь бедолага или даже последний из бедолаг, гибнущий под оглушительный грохот рушащегося неба и судеб, тогда и вовсе не до смеху. Я вернулся обратно в столовую и взял первую попавшуюся книжку в библиотеке, ища знак, послание, я раскрыл ее наудачу и стал читать.

«Вот родословие сынов Ноевых: Сима, Хама и Иафета…».[16]

Но дальше череда потомков этих героев Книги Бытия не описывались в литературной форме, а была изображена в виде генеалогического древа.

Так, в виде схемы, в книге были записаны тысячи имен, имен иной эпохи, явившихся из глубины веков: Авимелех, Пикол, Шева, Гаваил, Иоктан, Уза, Хацармавеф, – у меня стучало в висках, я схватил другой том, а потом еще, и еще, везде было одно и то же, только имена, даты, пересекающиеся графики, развертывающиеся, сколько хватало глаз, карты, вереницы линий и точек, сведенные в неумолимую, твердую последовательность, поколение за поколением, уверенная поступь мира, его мерный шаг к последнему дню; я залез на стремянку, стоящую у полок, и сбросил вниз стопку, доходившую до потолка, страницы, падая, раскрылись, и на ковер выпала открытка с изображением исполинских статуй, идолов с острова Пасхи, я сказал себе: исполины, мы дети исполинов, и на меня напал нервный смех, по-моему, я был на грани помешательства.

Здесь были генеалогии, восходящие ко временам античности, Древнего Рима, средневековья, короли, простолюдины, люди известные и не очень, у каждого имени стояли даты, у каждого были указаны предки и потомки, иногда цепь прерывалась пробелом, имя человека по каким-то загадочным причинам стерлось навеки, избежав Страшного суда либо попросту растворившись, растаяв в эфире и небытии.

Еще там были микрофильмы, картотеки, штабеля коробок в других комнатах, громадный компьютер с набором дискет и видеофильмов, занимавшим целую стену, генеалогическая память мира, тайно хранящаяся в городке на берегу Луары, гора, воздвигавшаяся медленно, кропотливо, свидетельство правивших нами вековечных циклов, – если, конечно, в этом доме жил не полоумный, не маньяк, вычерчивающий день за днем, через долгие вереницы человеческих рождений и смертей, свою собственную родословную.

Во всех этих грудах не оказалось ни единой книги, ни единого журнала, разве что полная подборка специальных изданий по проблемам наследования, нотариальной деятельности и тому подобной тематике, и еще на ночном столике рядом с кроватью, на втором этаже, должно быть в спальне бывшего хозяина, роман из Черной серии, «Корни зла»,[17]его заглавие интуитивно показалось мне точным отзвуком всего остального, этой мешанины существований, сведенных к фамилии и дате и всплывающих из зыбких сумерек прошлого, дабы отпечататься, словно некий зловещий след, в списках безумца.

Корни зла.

Компьютер был IBM, довольно старенький.

Здесь на стенах тоже было несколько картин, мрачных, на фоне багрового неба.

Над дверью красовалась табличка с надписью: «Кто хочет понять, как устроен мир, пусть посмотрит на волны океана, прибой подобен тому устройству, что безжалостно правит нами», имя автора отсутствовало, мне фраза показалась претенциозной и несколько надуманной.

Корни зла.

Этот дом был вратами в чудовищную бездну, где громоздились души всех несчастных, когда-либо населявших землю.

Прихожая дома мертвых.

Канцелярия, секретарь которой прилежно записывал всех посетителей в огромную конторскую книгу, дабы в точности засвидетельствовать роль каждого, насколько аккуратно исполнили они ужасный долг, наш долг, и вообще, какой высший разум мог бы поручиться, что земля не есть ад какого-то иного мира; у меня пересохло во рту, руки тряслись, я схватил романчик из Черной серии и зашвырнул его в противоположный угол комнаты.

Корни зла.

А пошел ты в задницу, сказал я, плевать мне на тебя, дрянь поганая, это относилось к незримому нотариусу, к книге, а главное, к охватившему меня безумию, к моей чудовищной ярости, я еще раз крикнул: дрянь поганая, дрянь поганая, я орал без остановки добрых четверть часа, круша все вокруг, я вам не дамся, не дамся, хорошо смеется тот, кто смеется последним… на губах у меня выступила пена, как у помешанного, истерика человека, задавленного обстоятельствами; в конце концов я успокоился и рухнул на ковер, шерстяной ковер со сложным узором, напоминавшим план таинственного лабиринта, до вечера я пребывал в прострации, парализованный каким-то тайным ядом, неясным ощущением, дом завладевал мною, превращал в свою собственность.

Не знаю, сколько времени я пролежал так, не знаю, был на дворе день или ночь, что происходило и что я действительно ощущал, – по правде говоря, мне казалось, что само время куда-то сгинуло, порой случались смутные проблески сознания, а потом ковер опять вбирал меня в себя, я превращался в мотив лабиринта, застывая в удушающем беге, что сплетался с безумным бегом от настигающего шара, иногда опять всплывали чьи-то лица, и еще жажда, смертельная жажда, которую уже никогда не утолить до конца.

Пииип, звучал незримый сигнал, пииип, пи-иип, пииип, и в этот миг я ощутил, что живу, пииип, я сидел перед компьютером, бесконечные диаграммы разворачивались на экране: Моисей, Эней, какие-то имена, которых я не знал, Леонардо да Винчи, Людовик XVI, Адольф Гитлер, а потом пустота; я встал и нажал выключатель, люстра в комнате зажглась, с электричеством все было в порядке.

В доме кто-то находился.

Кто-то следил за мной, ждал, готовый прикончить меня либо окончательно сдвинуть с катушек.

Я скатился через две ступеньки на первый этаж, там горел свет.

Пошли вы все в задницу, снова подумал я, плевал я на вас, кто бы вы ни были, а потом вспомнил, что на самом деле я – Бог, Вседержитель, по чистой случайности оказавшийся в затруднительном положении; от этой мысли стало легче, на меня снизошло спокойствие: я не уйду отсюда, заявил я уже увереннее, выходите, я жду.

Никто не вправе заставлять меня выносить то, что я вынес.

Я пошел на кухню и взял нож: выходите, пидарасы, коли не страшно, я жду вас. Волосы у меня стояли дыбом, я вжался спиной в стену, готовый принять последний бой – растерянный Зевс против тысяч восставших демонов Олимпа; мне смутно чудилось, что, если я умру, битва будет проиграна и моя душа, а может и нынешняя моя божественная сущность, исчезнет навсегда, испарится самым жалким образом под лучами полуденного солнца, на границе стратосферы.