Читать книгу - "Троя - Ирина Измайлова"

– Я вижу, – тем же спокойным тоном продолжал Гектор, – что приказы царя Трои существуют не для всех. Царь Приам запретил гетерам заниматься своим ремеслом во время войны, чтобы не вводить в соблазн и не расслаблять воинов. Он даже работу всем вам предоставил, чтоб вы не поумирали с голоду. Я не сомневаюсь, что потихоньку вы принимаете у себя дома любителей ваших обезьяньих ужимок, но чтоб вот так устраивать забавы возле площади, где упражняются воины... Как велю изловить вас обеих и наголо остричь, чтоб не смели больше пакостничать!

– Пощади, великий Гектор! – взвизгнула рыжая красотка и бухнулась на колени. – Нас сюда привел царевич, твой брат...

– Мне плевать, кто вас сюда привел, царевич, или рогатый сатир из леса! – возвысил голос герой. – Вам ведь сойдет любовник и с копытами, лишь бы заплатил! Вон отсюда, и если еще раз увижу любую из вас возле площади Ареса, бритьем головы вы не отделаетесь!

Рыжая исчезла с такой же быстротой, как и ее ловкая подружка, проскользнув мимо отступившего на шаг великана. Когда ее испуганный визг смолк в конце улицы, Гектор повернулся к Парису. Тот успел надеть свой хитон и сидел на скамье, неестественно выпрямившись и заметно побледнев. От его румянца не осталось и следа.

– Ну что, Парис? – спросил Гектор, подавляя готовое прорваться наружу бешенство. – Значит, мы все воюем двенадцатый год подряд из-за того, что ты украл чужую жену, а ты, клявшийся тогда, что жить без нее не можешь, бегаешь ночами к потаскухам, да и днем не обходишься без них!

– Вовсе не каждую ночь, брат! – воскликнул красавец. – Это бывает только иногда, когда я... ну, когда мне становится трудно терпеть капризы Елены. И зачем ты так говоришь? Я ведь тоже воюю!

– Ты?! – в ярости Гектор так ударил кулаком по одному из столбов беседки, что она содрогнулась. – Я вижу, как ты воюешь! Совсем недавно все любовались твоей «отвагой», когда ты принял вызов Менелая на поединок, обещав ему, что вернешь Елену, если проиграешь. И что? Он обезоружил тебя, сшиб с ног, как мальчишку! И ты удрал, как заяц, а потом и не подумал сдержать свое слово! И это не первый твой «подвиг»! Тебя в лучшем случае видят в покоях украденной тобою женщины, в худшем ты у гетер или у каких-то своих любовниц, о которых пока никто не знает. На поле сражения ты появляешься реже всех! Да и не только на поле сражения. Сегодня утром была твоя очередь снимать посты на стене и проверять караул. Почему это сделал Полит?! У Полита нога искалечена, он хромает, однако он бегал вместо тебя по крутым лестницам и совершал обход. Он и от участия в битвах не отказывается, хотя мог бы сослаться на больную ногу, и его бы никто не осудил! Ты позоришь род Приама изо дня в день, Парис! Простые воины смеются над тобой! Мне говорили, что шестнадцатилетние юноши, впервые уходя в сражение, молят богов дать им отвагу, чтобы не быть в бою «как муж Елены»!

– Они смеют тебе говорить такое!? – вскрикнул Парис, краснея.

– Мне никто не посмеет сказать такое о моем брате! – Гектор с трудом перевел дыхание, подавляя гнев. – Но я же слышу разговоры, мне рассказывают, что делается в войсках... У меня нет больше сил терпеть твою трусость и твои подлости, брат!

– Какие еще подлости, Гектор? – глухо спросил красавец. – Что такого подлого я сделал?

Гектор усмехнулся.

– По-твоему, не подло открыто изменять женщине, которая из-за тебя совершила безумный поступок, обычно караемый смертью? Ты же позоришь Елену у всех на глазах!

– Да не у всех на глазах, никто ничего не знает, кроме рабов! – возопил Парис. – А если об этом болтает Елена, то сама и виновата... Ты же знаешь, Гектор, что характер у нее премерзкий, и я с ней тоже хлебнул дерьма!

Гектор скривился.

– Опять ты отпускаешь словечки, от которых воротит...

– А в этом не моя вина! – пожал плечами царевич. – В том, что от моих слов иногда пахнет хлевом, винить надо наших с тобою любезных родителей, дорогой мой Гектор!

– Родителей при мне не поминай таким тоном! – тут в голосе Гектора прозвучал уже не гнев, но такое едва сдерживаемое бешенство, что Парис снова побелел, как известка. – Даже если они в чем-то виноваты, не нам их судить. Не тебе, во всяком случае. За то, что ты смеешь называть виною царя и царицы, вся Троя уже одиннадцать с лишним лет платит непомерную дань. И все, хватит болтать! Не смог утром снять посты, снимешь их вечером, после захода солнца. Ты понял?

Парис побледнел еще сильнее.

– Ты считаешь, что можешь мне приказывать? – спросил он тихо. – Как старший брат младшему?

– Как военачальник и командующий армией, я во время войны могу приказывать даже царю! – с расстановкой проговорил Гектор. – И посмей не исполнить приказания... Ты знаешь меня. А теперь иди-ка на площадь и поупражняйся с мечом и копьем, не то ведь разучишься держать их в руках.

Он повернулся, быстро вышел из беседки и, пройдя шагов пятнадцать, обернулся. В его взгляде уже не было гнева, он смотрел на Париса с грустью и смущением.

– Брат, прости меня. Я, возможно, говорил слишком резко. У меня не все хорошо с нервами – война... Но постарайся понять и не делать стольких глупостей и гадостей!

– Хорошо, Гектор, я постараюсь.

Парис сказал это, пытаясь придать своему голосу мягкость, даже дрожь. Но он был слишком взволнован и разозлен, и обычный дар притворства изменил ему.

– Думаю, ты постараешься просто лучше все это скрывать, – вновь усмехнулся Гектор. – Ладно, хотя бы так...

С этими словами троянский герой вновь отвернулся от беседки, в досаде пнул ногой валявшийся на дорожке женский поясок, потерянный одной из гетер, и зашагал к площади Ареса.

* * *

– Постойте, Александр Георгиевич! – Михаил едва дождался, когда профессор прервет чтение, чтобы затянуться в очередной раз своей трубкой. – Вы употребили слово «нервы». То есть, автор употребил... У них, что же, было это понятие? Я считал, что древние греки его не знали.

Каверин написал на листке бумаги десяток букв и показал их молодому человеку. Анна, перегнувшись в кресле, тоже посмотрела.

– Я уже несколько раз встретил в тексте это слово, – пояснил профессор. – Прежде оно мне в греческих рукописях не попадалось. Здесь вообще много новых для меня слов, сам язык куда шире и богаче как древнегреческого, так и современного греческого языка. Вероятно, это и есть то самое часто упоминаемое в свитках «критское наречие», самый богатый из языков крито-микенской эпохи... А существительное, о котором ты, Миша, иначе как «нервы» не переводится, если судить по совокупности смысловых оттенков тех фраз, в которых я его нашел. Вкладывал ли автор в него то понятие, которое вкладываем мы, или люди его эпохи немного иначе все это мыслили – кто знает? Словом, я говорил и в десятый раз повторяю: их понимание и восприятие мира куда ближе к нашему, чем у знакомых нам античных авторов, чем у людей Средневековья, чем даже у мыслителей эпохи Возрождения! Это невероятно, но это ясно следует из рукописи, а она написана именно тогда – в двенадцатом веке до нашей эры.