Читать книгу - "Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству - Николай Манвелов"

Добавим, что в 1917 г. Евгений Шмидт попытался, используя память своего отца, заработать политический капитал, правда, без особого успеха. Вспоминает Гаральд Карлович Граф:

«Только случайно старик «Ростислав»^[80], самый образцовый корабль Черноморского флота, всегда высоко державший знамя верности, избег той же участи и не был переименован в «Единение». Сначала ему ничего не угрожало, но потом вдруг нависла опасность. В Севастополь приехал сын известного предводителя бунта на Очакове в 1905 г. лейтенанта П. Шмидта. Ему устроили торжественную встречу. Увидев на ленточках у некоторых матросов надпись «Ростислав», Шмидт сказал: «Ростислав» – да? Ваш корабль это грязное пятно на всем Черноморском флоте: он усмирил «Очакова», а его команда расстреливала моего отца…» Поднялся страшный галдеж. В тот же день на «Ростиславе» экстренно собрался судовой комитет. Долго спорили, кричали, и дело доходило чуть ли не до драки, но ни на чем не порешили и по случаю ужина отложили заседание до следующего дня. На следующий же день вопрос утратил остроту и как–то больше уже не поднимался».

В этой связи стоит упомянуть и судьбу лейтенанта Михаила Михайловича Ставраки, командовавшего на острове Березань расстрелом Шмидта и его соратников по мятежу. Однокашник Шмидта, он был подвергнут морскими офицерами обструкции за участие в «полицейской акции» и достаточно рано ушел в отставку. Ведь, по неписаным законам офицерской чести, он скорее должен был уйти в отставку, а не обагрять руки кровью своего собрата.

Ставраки, по сути, исчез для большинства людей, но в начале 1920–х гг. он был обнаружен чекистами в должности смотрителя одного из маяков близ Батуми (как утверждают, его инкогнито поддерживалось еще и крайней нелюдимостью и неуживчивостью). В 1923 г. он был расстрелян. Как утверждают очевидцы, на суде в последнем слове Ставраки заявил, что всю жизнь мучился от проявленного им малодушия. Но снисхождения у суда он так и не попросил.

Безусловно, среди флотских политиков (или политиканов?) были и люди, которых можно смело назвать борцами за идею. Возможно, наиболее знаменитый из них – мичман Федор Федорович Ильин, более известный под псевдонимом «Раскольников». Тот самый Раскольников, который 17 августа 1939 г. опубликовал ставшее широко известным в годы перестройки открытое письмо Сталину. Отметим, что родной брат Федора полностью от старой фамилии отказываться не стал и писался в документах как Александр Федорович Ильин—Женевский.

Очень любопытна автобиография Раскольникова, опубликованная в энциклопедическом словаре «Гранат». В ней, например, нет ни слова о том, что отец будущего революционера был священником. «Забыл» мичман упомянуть и о том, то он был офицером (произведен в 1917 г., уже после Февральской революции). Кроме того, попадаются строки, заставляющие усомниться в «кровавости» царского режима. Например, такие:

«…Я …отправился обратно в Россию в целях подпольной работы, но на границе в Вержболове^[81] был арестован и по этапу отправлен в Архангельскую губ. Но в Мариамполе^[82] я заболел и слег. К этому времени дало себя знать нервное потрясение, вызванное тюремным заключением. Вскоре мне было дано разрешение на пользование санаторным лечением в окрестностях Питера».

Весьма кратко описывает Ильин и историю провала спланированной им набеговой операции на Ревель (Таллинн). В ходе этой «операции» два советских эсминца попали в плен.

«В конце декабря 1918 г. на миноносце «Спартак» я отправился в разведку к Ревелю и наткнулся на значительно превосходившую нас английскую эскадру, состоявшую из пяти легких крейсеров, вооруженных шестидюймовой артиллерией^[83]. С боем отступая по направлению к Кронштадту, наш миноносец потерпел неожиданную аварию, врезавшись в каменную банку и сломав все лопасти винтов».

С 1923 г. бывший мичман (в конце 1917 г. съезд Центрального комитета Балтийского флота – «Центробалта» – постановил произвести его в лейтенанты) находился на дипломатической работе, а в перерывах между командировками руководил культурными организациями. В частности, журналами «Молодая гвардия» и «Красная новь», а также издательством «Московский рабочий». В 1938 г. он отказался вернуться в СССР с поста полпреда в Болгарии, после чего был объявлен «врагом народа». Умер он в Ницце, чуть менее месяца спустя после опубликования своего открытого письма Сталину.

Были и люди, оказавшиеся способными резко перестроиться при смене политической конъюнктуры. Так, вице–адмирал Андрей Семенович Максимов был избран матросами командующим Черноморским флотом в начале марта 1917 г. после серии убийств морских офицеров в Кронштадте, Ревеле и Гельсингфорсе^[84]. Предшественник Максимова – вице–адмирал Адриан Иванович Непенин был убит в Гельсингфорсе выстрелом в спину.

К тому времени новый командующий был известным боевым офицером, имевшим пять орденов с мечами – признак награды за боевые заслуги. Среди них была весьма почитаемая четвертая степень ордена Святого Владимира с мечами и бантом. На момент назначения вице–адмирал Андрей Семенович Максимов 1–й^[85] руководил минной обороной Балтийского флота.

Новый командующий – скромно объявивший себя «первым революционным адмиралом» – продержался на своем посту лишь три месяца, после чего был переведен на довольно формальную должность начальника Морского штаба при ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве.

После Октябрьской революции вице–адмирал Максимов перешел на сторону советской власти. Сначала он служил старшим инспектором Народного комиссариата по военным и морским делам, а затем – в 1920–1921 гг. – руководил Черноморским флотом. Последней его должностью в действующем флоте было командование сторожевым кораблем «Воровский»^[86] при переходе в 1924 г. из Архангельска на Дальний Восток. В 1927 г. он вышел в отставку. В годы НЭПа бывший командующий Балтийским флотом держал молочную ферму на подмосковной станции Лосиноостровская.

Примечательно, что сами моряки – как матросы, так и офицеры – относились к «перестроившемуся» герою Порт–Артура без особого пиетета. Именовали его «матросским подлизой» либо «пойгой». И если с первым титулом все понятно, то со вторым – не очень.