Читать книгу - "Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман"

Меир едва успел спросить: «Что такое?». Генрих, вежливо заметил:

– На вашем месте, я бы пока не ходил в квартиру профессора Кардозо. Садитесь, – он кивнул на палубу, – я все расскажу… – рука у Генриха оставалась крепкой. Он улыбнулся Джону:

– Я знал, что мы, когда-нибудь, увидимся… – Меир посмотрел на удилища:

– Я понимаю, что вы знакомы, господа, но я бы хотел услышать объяснение…

Они все услышали.

Меир, облегченно, сказал:

– Очень хорошо. Не стоит ей в Амстердаме болтаться. Теодор жив, это отличные новости. Если никого в квартире нет… – он подхватил пакет:

– Ничто не мешает мне наведаться к моему… – Меир помолчал, – бывшему родственнику.

Генрих объяснил, что сейчас он находится в Гааге, любуясь Вермеером. Ранним утром, Генрих, отправившись в порт, взял в аренду моторную лодку, для рыбалки. Он видел, как жена профессора Кардозо, с детьми, покинула квартиру, видел, как вернулся профессор.

– Не один… – Генрих курил, глядя на воду, – с моим старшим братом, оберштурмбанфюрером Максимилианом фон Рабе, наверняка, вам известным. Он знает, что вы здесь, мистер Горовиц, знает, как вас зовут, на самом деле. Ваш зять рассказал, и у него… Макса, имеется ваша фотография. Как мистера О’Малли, – добавил Генрих, – из досье. То есть я снимка не видел, но Максимилиан мне говорил … – Меир вздохнул:

– Это не Филби. Мои подозрения не оправдались. Хорошо, что я ничего Джону не сказал. Просто стечение обстоятельств. Фон Рабе мое фото, получил после Испании, а тифозная вошь, любезно описал меня, своего шурина, и снабдил именем. Фон Рабе заинтересовался, отчего американского журналиста, на самом деле, зовут по-другому. Я бы на его месте тоже заинтересовался… – Меир взял цветы:

– Подгоните катер под окна квартиры и ждите меня. Джон… – он взглянул на кузена, – Эстер навещала Венло, в операции, о которой ты мне рассказывал? Фон Рабе мог ее видеть?

– Он ее видел, – Джон потушил окурок о подошву ботинка, – Эстер… твоя сестра мне говорила. Они столкнулись в кафе, на террасе. Он мог ее не запомнить… – Генрих покачал головой:

– Запомнил. Он собирается вас арестовать, поэтому… – фон Рабе посмотрел на часы, – никто никуда не идет. Я вас доставлю до Эя, вы вернетесь в Англию, тем же путем, каким сюда приехали. Эстер хочет до Польши добраться, когда ей замену пришлют, или когда она здесь, кого-нибудь, найдет. Она выйдет на связь, из Роттердама, – прибавил Генрих: «Я завожу мотор».

Меир понимал, что сестра, пока, не покинет Голландию:

– Она не оставит детей одних, с вошью, с его гестаповскими дружками. И она работает… – Меир поправил очки, – ты выполняешь свой долг, и она это делает… – он поднялся: «Я все равно туда пойду, Генрих».

Меир знал, что совершает бессмысленный поступок.

По всем канонам разведки им с Джоном сейчас требовалось тихо, не привлекая внимания, выбраться из Амстердама. Меир хотел посмотреть в глаза профессору Кардозо, и пристрелить герра Максимилиана. Он так и объяснил Генриху с Джоном. Герцог вздохнул:

– Что с тобой делать? А если в квартире охрана? – он, обеспокоенно, посмотрел на фон Рабе.

Генрих покачал головой:

– С профессором Кардозо только мой брат. Макс считает, что он всесилен, и не хочет делить славу с кем-то, тщеславный мерзавец… – Генрих дернул щекой. Джон вспомнил тихий голос друга, в Геттингене:

– Мои старшие братья совсем другие, Джон. Они настоящие солдаты фюрера и партии, как у нас говорят. Сестра еще мала, однако мой отец… – тогда Генрих не закончил. Отправив Меира, наверх, он быстро рассказал Джону о группе отца, и о том, что Эмма тоже работает с ними.

– Заговор высшего офицерства, – присвистнул Джон, – но вам вряд ли что-то удастся сделать. Гитлер на коне, вся Европа стала немецкой… – Генрих пошевелил удилищем:

– Мы подождем, пока он зарвется и начнет терпеть поражения, в России. Знаешь, – он почесал каштановые волосы, под старой кепкой, – хочется, чтобы мои дети, в школе, в новой Германии, прочли в учебнике, о немцах, восставших против безумия Гитлера. Так и произойдет, – подытожил Генрих. Он подтолкнул Джона локтем:

– Я очень рад, что мы увиделись. Питеру привет передавай. Я жду вас в Берлине, после войны. Питер у нас почти немцем стал… – Генрих усмехнулся, – и тебя мы проведем, по всем пивным. Эстер мне сказала, что с Паулем все хорошо… – Джон пожал знакомую, надежную ладонь: «Да. Спасибо тебе, за детей».

– Я там не один был… – Генрих подсек мелкую рыбешку:

– В Баварию съездим, форель половим… – он, незаметно, взглянул на окна квартиры Кардозо:

– Очень надеюсь, что Меиру удастся то, что не удалось вам с Эстер, в Венло. Профессора Кардозо гестапо не тронет, не бойтесь… – Джон отозвался:

– Профессор меня меньше всего волнует. Меир не станет в него стрелять. У мерзавца трое детей, он отец племянников Меира… – Джон помолчал:

– Пока никто не стреляет. Наверное, все еще в глаза друг другу смотрят… – на набережной было безлюдно. Теплый ветер играл шелковыми гардинами, в раскрытых окнах квартиры Кардозо.

Глаза у зятя были спокойные, голубые, он улыбался. Меир прислушался. В квартире стояла тишина.

В детстве, когда Меир, с Аароном и Эстер, оставались дома, в десяти комнатах у Центрального Парка, с порога, было слышно их присутствие. Включив радио, сестра подпевала модным мелодиям, Аарон кричал, что ему надо заниматься. Меир стучал ложками по кастрюлям, подражая джазовым ударникам.

Тикали часы, пахло сандалом, хорошим табаком, кофе и выпечкой.

– Как дома, – подумал Меир, – когда миссис Фогель папе торты приносит. Ирена тоже хорошо печет… – на свидания девушка привозила пакет со сладкими булочками. Меир помнил вкус ванили на губах, раннее утро, в скромной комнате пансиона, на Лонг-Айленде, шепот:

– Я люблю тебя, люблю. Пожалуйста, будь осторожен, я не могу жить без тебя… – Ирена приникла к нему, горячая, сладкая. Темные волосы упали на большую грудь. Она наклонялась, целуя его:

– А я смогу, – внезапно, подумал Меир, – смогу. Но нельзя, я порядочный человек, я обязан… – забрав цветы, зять вежливо сказал:

– Проходи, Эстер с детьми в гостиной… – спокойно толкнув дверь, Меир увидел знакомое, холеное лицо, светлые волосы, голубые, острые глаза. Фон Рабе надел мундир СС, со всеми регалиями.

– У него Железный Крест, – понял Меир, – и когда он успел орден получить? Гитлер в прошлом году крест восстановил. Золотой значок члена НСДАП, шеврон старого бойца, а ему только тридцать… – серебряные шевроны получали эсэсовцы, присоединившиеся к войскам, до того, как Гитлер стал рейхсканцлером.

В гостиной, сухо, затрещали выстрелы, остро запахло порохом. Почувствовав резкую боль в правой руке, Меир, все равно, не выпустил пистолета. Он стрелял через бумажный пакет.