Читать книгу - "Первый великоросс - Александр Кутыков"

Гульна нашла чисто женский выход из неожиданной головоломки, предложив покушать. Вспомнив о большом шмате вчера поспевшего сыра, все молча придвинули скамейки к большому столу. От еды тут никто и никогда не отказывался, коли был во здравии.

До заката Щек решил попасть в Поречный. Так как лошадка требовалась в хозяйстве, предстояло довольно долго идти пешком.

Гульна собирала котомку еды в дорогу. Длинную ли, короткую — она не знала. Потому положила побольше. Самую сытную снедь паковала: несколько высушенных ржаных хлебцов, отдельный узелок набила вяленым, измельченным луком, в свободные места напихала сушеной до каменного состояния сороги. В большой плат высыпала остатки покупной пшеницы и вместе с котомкой туго стянула все в многослойный шар с четырьмя ушками сверху: когда сгрызет мужичок последнее жито, плат послужит ему подстилкой…

Светя сносил еду для семьи к берегу реки, никому ничего не говоря. Старики сидели подле дома.

Ребятня без привычных команд чувствовала себя неуютно. Малк работал копье. Железный конец, переделанный из наконечника малой сошки, костистой рукой плотно приладил на место, древко обмотал дратвой — чтоб не ерзало в руке. Глаз своих между тем не сводил он с Щека и Гульны.

Птарь, посматривая на Ярика, оселком точил кож. Последний тихонечко шептал небылицы о Поле, о лютости печенегов.

— Малк, — спрашивал Ярик, — а если волки ночью окружат нас, они смогут влезть в избу?

— Светя говорит, что изба уже старая, там надо многое подлатать.

— А медведь может ворваться?

— Нет, Ярик, медведь не ворвется, — встрял проходивший мимо Светя. — Медведь, конечно, сильный, но ломиться не станет. Он человека за брата держит. Сразу поймет, что мы в беде. Понюхает и уйдет.

— Светя, а я на заимке был? — спросил Малк.

— Был.

— А я? — откликнулся Ярик.

— Был уже, наверное.

— А я? — подключился Птарь.

— Нет, ты точно не был… — Светя немного посветлел.

— Малек ты, Птарь! — усмехнулся Малк. А младший братец, не теряя самообладания, уточнил очень важную для себя деталь:

— А Стрешка?

— Я не помню, — проговорил Светя, уходя к реке.

Парни поворотили головы в сторону дома, отыскивая Щека. Тот, почувствовав их взоры, деловито проверял свое снаряжение.

— Возьму это копье! — Ярик чиркнул ногтем по наконечнику, проверяя остроту.

— Обопри в землю, — посоветовал выросший за спиной Светя. — Да побыстрей сбирайтесь. Уже едем…

Не успел он досказать приказ, как на заборолах тына, что над корчийницей, объявились несколько страшных и радостных человек.

— Вот они! В лес собралися! Бегут, негодники! — Скалились грузные молодцы, прыгая на кровлю кузницы.

В ворота въехали конные. Большие люди на огромных конях молчаливо оглядывали хозяев, пуская блики добротными колонтарями. Во главе прибывших восседал Остен. Поречных было просто не узнать. «Какая сила!» — думали селяне.

— Ну что, выторопни, сбирайсь отчину боронить! — резко рявкнул Остен.

— Сбираемся… Погодить, что ль, невмоготу? — дерзко ответила Гульна.

— Ты, мать, тож поедешь? — схохмил, не пытаясь выказать и тени уважения к пожилой женщине, молодой кметь. Остальные поречные разразились дружным хохотом.

— Эй, голова, собрался ль — нет? — обратился к Свете Остен, сверкая черными глазами.

— Нет, я не собираюсь, мне недосуг.

Вперед выехали вои. Топоча копытами коней перед Светей, насмешливо разглядывали они ухаря, так неудачно ответившего.

— Да, мужичок, нам досуг есть головушки свои сложить, а тебе нет?

Светя молчал, отворачиваясь. Отойти к дому возможности не было — всадники кружились вокруг.

— Остен, я еду! Он остается в семье. Так стариной заведено, чтобы при ртах один старшой оставался! — выкрикнул уверенно Щек.

Удальцы из поречных продолжали издеваться над безоружным Светей, водружая на его плечи обнаженные мечи. Не схватить их, не отмахнуться от них — острых.

— Вот тот кметек с копейком пускай остается в семье, — Остен указал на Малка. — Эвон мужик какой, прямо велетень стать — камень.

— Ты что ж, негодная твоя голова, удумал? — Гульна вытаскивала Светю, толкая его прямо на коней. Всадники осаживали четвероногих, пропуская мать с сыном, и смеялись.

— Все, мамка, решено. Берем тебя в свой отряд! — Парни ржали громче лошадей. — Сей дитятко с тобой не пропадет!

— Будешь у нас головной в налете, мы схоронимся за тобой! — Молодецкие глотки раздирались добродушным гоготом. — Как на приступ, так ты вместо барана!.. Сможешь, мать, аль нет? — продолжал хохмить рыжий Хорсушка, утирая слезу с красивых глаз. Остен же, как ни старался улыбнуться, смог выдавить лишь ощер. Подождав, когда смех утихнет, напомнил о себе, подъехав и встав у крыльца.

— Собирайся, ждать не будем, — обратился он к Свете. — Не то клинцом по пашине — и будь пустой.

— Правда, ведь уедем — побежит козленком до наших баб! — вторили ратники.

— Ты что, Остен, мелешь ненужное? Никуда он не ходил и не пойдет. Я сколь раз его звал к вам — ни разу не дозвался! — заступился Щек, оглядывая простецкие лица вершников и надеясь, что происходящее на дворе скоро приезжим наскучит.

— А может, ему кто уже саданул повыше колен? Как не поверить тогда щекастому? — Рыжий с шуточкой тут как тут. Даже Остен рассмеялся от всей души. И вдруг случилось непоправимое.

Слушавший изгаления Малк подошел к ратникам и спросил:

— А можно мне поехать?

— Куда ж ты, засранец? — взмолилась мать.

Все слегка опешили. Остен оглядел мальца и быстро сказал, сверля его ясным, зорким взором:

— Собирайся, сынок, а этот пантуй пускай остается. А ты, молодец-соколик, прыгай ко мне.

Малк подбежал к коню и сильной рукой был втянут на шею вороного. Гульна упала на землю и зарыдала без сил. Светя прокричал: что, мол, творишь, некошный?.. А Остен отвернулся к Щеку:

— Чего вылупился, пугач? Айда на лошадь! — И указал на гнедую, приведенную кем-то от берега и стоявшую на мостках у ворот.

Щек, ошарашенный случившимся, тихо сказал Остену:

— Отпусти мальца, зачем он тебе?

Остен наклонился к уху Малка и по-отечески мягко спросил:

— Останешься?

— Нет, поеду с вами! — твердо ответил парень. — Мама, не плачь, я вернусь. Ребята, разобьем окаянных и вернемся со Щеком. А где Стреша? Скажите ей — пусть не скучает!..

Последние слова его прозвучали уже из-за тына.

Небольшой отряд отправился вдоль берега. Двигаться предстояло по реке — пока киевские ладьи не подберут.