Читать книгу - "Малой кровью - Виктор Павлович Точинов"

врагов, решивших напасть? Так они и без того всё знают. От своих? Не поверят свои, как бы их Ксюша не уверяла, — решат, что тронулась умом девица, слишком много газетных передовиц читала...

Эйдеман, по счастью, еще не ушел.

— Разрешите? — Она потянула дверь, не дожидаясь ответа на свой стук. — Я у вас, Василий Васильевич...

Ксюша осеклась, увидев, что Эйдеман не один. Возле стола сидел еще один человек в штатском, — сбоку, отчего и остался поначалу незамеченным. Достаточно молодой, лет тридцати с небольшим на вид, так что с некоторой натяжкой его можно было отнести и к курсантам, и к преподавателям. Вот только курсантов-парней Ксюша в их школе не видела ни разу. По непроверенным слухам, обучались те в другом месте, не то в Балашихе, не то в Пушкино, и учили там несколько иным вещам. Например, среди прочего, рукопашному бою и работе с ядами и взрывчаткой.

— Зайдите попозже, Дарья Олеговна, я занят, — сухо сказал Эйдеман.

— Да пусть заходит, мне уже пора, — сказал молодой. — Заходите, девушка, заходите.

— Знакомься, Павел, наша смена, — произнес Эйдеман так, словно за выращенную смену ему было слегка стыдно, или даже не слегка.

— Очень симпатичная смена, — расплылся в улыбке Павел. — Знал бы раньше, каких красавец ты обучаешь, напросился бы пару лекций прочитать в вашей «женской гимназии». Да теперь уже поздно...

«Тоже знает про войну, — сообразила Ксюша. — И ничего, улыбается, комплименты отпускает, чуть ли не заигрывать начал».

До ее прихода Павел с Эйдеманом занимались тем, что рассматривали какие-то фотоснимки, разложенные на столе на манер пасьянса. Едва она вошла, Эйдеман собрал снимки одним ловким движением, словно шулер карты. И положил на стол получившуюся стопочку изображениями вниз. Такая уж была у него привычка — никогда никому не показывал, чем интересуется: папки с документами всегда лежали у него на столе лицевой стороной вниз, а если читал книгу, то она непременно была упакована в обложку, не позволяющую увидеть имя автора и название.

Павел поднялся, шагнул к ней навстречу. Спросил, не прекращая улыбаться:

— Вы, наверное, Дарья Олеговна, вернулись за этим?

Протянул сумочку, Ксюша приняла свое имущество. Казалось, сейчас прозвучит сакраментальный вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?»

Эйдеман сидел с таким видом, словно во рту у него очутилось нечто неимоверно горькое или кислое, но хорошее воспитание не позволяет это кисло-горькое выплюнуть.

Вопрос прозвучал другой, и был адресован Эйдеману.

— И где же будет работать такая красавица? Какой стране можно уже завидовать?

— Павел Анатольевич! — буквально-таки проскрежетал Эйдеман.

— Конспирация, понимаю, понимаю... Но я ведь могу и в личное дело заглянуть, имею право. Давай сэкономим мое время?

Тон Павла Анатольевича изменился, стал резким, приказным, ни следа недавней игривости.

— Так какой стране завидовать?

— Америке, — сказал Эйдеман с явной неохотой.

— Так, так... Тогда имеет смысл выдать одно маленькое дополнительное задание.

Он взял со стола стопку фотоснимков, просмотрел, выбрал нужный. Протянул Ксюше.

— Нас интересуют любые сведения об этом человеке. В полном смысле любые, пусть даже непроверенные и попавшие к вам через десятые руки. Любую ставшую известной информацию тут же доводить до своего куратора.

Запоминать лицо человека со снимка у Ксюши нужды не было. Это лицо и без того знала вся страна: полярный летчик, Герой Советского Союза, активный участник спасения челюскинцев. Короче говоря, Сигизмунд Леваневский. Его самолет, совершавший трансконтинентальный перелет, пропал над ледяными просторами Арктики, — не приземлился в Америке, не возвратился в СССР, и все поиски не принесли результата.

«Да как же можно подозревать в измене такого заслуженного человека, наверняка героически погибшего?» — возмущенно подумала Ксюша. Потом она вспомнила историю предательства старого большевика Шейдмана, вступившего в партию еще за полтора десятилетия до ее, Ксюши, появления на свет. И решила не спешить с выводами.

Глава вторая

Совинформбюро, из вечернего сообщения от 05.07.1941

Днём 5 июля развернулись ожесточённые бои наших войск против крупных мотомехчастей противника на Островском, Борисовском, Бобруйском и Новоград-Волынском направлениях.

С утра 5 июля па Островском направлении наши войска перешли в наступление и отбросили противника на юг от гор. Остров, уничтожив 140 его танков и значительную часть моторизованной пехоты.

На Полоцком направлении противник пытался форсировать р. Зап. Двина. Наши войска перешли в решительную контратаку и отбросили противника на южный берег Зап. Двины.

В районе Лепель наши войска, упорно обороняя каждый рубеж, сдерживают наступление крупных мотомеханизированных частей противника.

На Борисовском направлении развернулись ожесточённые бон, в ходе которых наши войска переходили в контратаки. Противник несёт большие потери от нашего артиллерийского огня, ударов танков и авиации.

* * *

Героический подвиг совершил командир эскадрильи капитан Гастелло. Снаряд вражеской зенитки попал в бензиновый бак его самолёта. Бесстрашный командир направил охваченный пламенем самолёт па скопление автомашин и бензиновых цистерн противника. Десятки германских машин и цистерн взорвались вместе с самолётом героя.

* * *

В районе N. два местных жителя поймали немецкого парашютиста-диверсанта ефрейтора 33 пехотного моторизованного полка Вильгельма Пастельмана. По признанию Пастельмана, немецких солдат насильно гонят воевать с русскими. Захваченный в плен Энской стрелковой частью немецкий лейтенант лётчик Вильгельм Гундер, уроженец Средней Германии, заявил: «С такой многочисленной и совершенной авиацией, как советская, немцы ещё не встречались».

* * *

Вся мировая печать свидетельствует о невиданном героизме, упорстве и беспредельной преданности своей Родине бойцов Красной Армии. В этом свете грязной клеветой является сообщение германского радио о том, что якобы у Минска часть советских солдат перебежала на сторону немцев.

Эпизод 1. Тяжело в учении, еще тяжелее в бою

Позже Яков пытался восстановить в памяти всю последовательность событий своего первого боя, случившегося уже в первый день войны. Получалось плохо. В памяти всплывали отдельные яркие эпизоды, слабо связанные между собой. Причем гораздо лучше помнились не