Читать книгу - "Ударом шпаги - Эндрю Бальфур"

Я брел все дальше, совершенно равнодушный ко всему этому, пока не оказался милях в восьми от Керктауна, в месте диком и безлюдном, где вся прибрежная полоса была усеяна скалистыми рифами, уходящими далеко в море, мрачными и зловещими. Не успел я подумать об укрытии, ибо мелкий моросящий дождь становился все сильнее и холоднее, как вдруг с залива донесся грохот пушечного выстрела, а за ним и второй. Я устремил взгляд в сторону моря и напряг зрение, чтобы преодолеть сгустившийся сумрак, но ничего не увидел. Я уже повернул было к лесу, когда краем глаза уловил вдалеке сверкнувший огонь, за которым снова последовал унылый гром выстрела.

В тот же момент туман немного рассеялся, и передо мной, едва в двухстах ярдах от границы рифов, появился большой корабль с двумя стройными мачтами, прямыми парусами и высоко задранной вверх кормой, беспомощно ныряющий и пляшущий среди свирепых седых волн разбушевавшегося моря.

Пока я с удивлением разглядывал его, до меня через водное пространство долетел отчаянный крик, и корабль тяжело развернулся лагом к волне, так что мне стали видны жерла орудий, зловеще скалившиеся из его раскрытых портов; желтая полоса, проходившая вдоль его корпуса и плоские полотнища парусов, прижатых ветром к мачтам. Корабль раскачивало и трясло, как собака трясет крысу; затем наконец медленно, повинуясь рулю, его нос повернул в сторону от меня, паруса заполоскали и наполнились ветром. Но тут вместе с дождем и туманом, закрывшим от меня судно, налетел очередной яростный порыв ветра; я замер в ожидании, оцепенев от ужаса, ибо еще до того, как туман сомкнулся вокруг корабля, я заметил, что нос его опять скатился под ветер, и понял, что, если шквал продолжится еще несколько секунд, его вынесет на рифы.

Ветер утих, но только на какой-то момент, словно для того, чтобы вернуться с новой силой и яростью, и тут до моих ушей донесся звук, заставивший меня броситься, карабкаясь и цепляясь пальцами за неровную поверхность мокрого камня, на длинную скалистую косу, протянувшуюся между огромными, седыми, покрытыми пеной волнами далеко в море. Это был дикий крик ужаса, истошный вопль и стенания гибнущих душ, заглушивший вой и рев шторма и грохот и плеск валов, разбивающихся о заросшие водорослями прибрежные утесы.

Я карабкался все дальше, промокнув до нитки и затаив дыхание, но едва успел продвинуться вперед ярдов на пятьдесят, как услыхал громкий удар, треск, скрежет рвущейся обшивки и еще один отчаянный вопль, после чего наступило молчание, если не считать голосов ветра и волн и испуганных криков морских птиц, носившихся в воздухе, точно листья, сорванные бурей.

Я скорчился с подветренной стороны утеса, потому что прилив почти достиг своего апогея и вода залила косу, разделив ее на две половины, так что я должен был вплавь преодолеть эту преграду, если хотел продвигаться дальше.

Я действительно намеревался продолжать свой путь, ибо меня охватила необычная тревога; дождавшись, когда дыхание мое вернется в норму, я выглянул из-за укрытия и увидел страшное свидетельство гибельной работы рифов, ветра и волн.

Искореженные обломки кораблекрушения с болтающимися на них обрывками перепутанных снастей кружили в яростных водоворотах между рифами; огромные валы, подхватив их на свои вспененные вершины, несли их с собой к берегу и, отхлынув назад, уносили снова в открытое море, где они исчезали в густом тумане, опустившемся над водой.

Я наблюдал, как обломки то появлялись, то исчезали из моего поля зрения; в основном это были части палубных надстроек и рангоута с остатками опутывавшего их такелажа, но спустя некоторое время, тяжело взлетая на волнах и снова погружаясь, из тумана выплыла мачта с обломком реи, крестообразно прикрепленной к ней. Злые бешеные волны, обдавая ее потоками пены, гнали ее перед собой, набрасываясь на нее, словно цепные псы на пьяного бродягу, появившегося посреди деревенской улицы.

Я уже совсем было сравнил ее в своем воображении с Джорди Рамсэем с полупинтой «Королевского» внутри, которого волокут домой достойные представители ночной стражи в Керктауне, когда сердце мое внезапно подпрыгнуло, так как я мог поклясться, что заметил нечто, шевелящееся на мачте. Приставив ладони рупором ко рту, я что было сил окликнул этот движущийся предмет и замер в ожидании.

Я не ошибся. Темная фигура, вцепившаяся в крестообразный обломок реи, шевельнулась снова и взмахнула рукой в воздухе, но в тот же миг мачта взметнулась на налетевшей волне и, перевернувшись, тяжело рухнула вниз, так что мне показалось, хотя нас и отделяло не менее семидесяти ярдов, будто я расслышал плеск и журчание поглотившей ее воды.

Когда мачта вынырнула снова, темная фигура, цеплявшаяся за рею, исчезла, но рядом с мачтой появилась черная точка, в которой я распознал голову человека.

Я видел, что у пловца было теперь мало шансов снова ухватиться за спасительную мачту; более того, если Провидение сблизит их между собой, то массивное тяжелое бревно может подросту раскроить несчастному череп и отправить его на дно. Поэтому я, будучи возбужденным и слегка не в себе от горьких мыслей, сделал то, для чего в любое другое время у меня попросту не хватило бы духу: я сбросил с себя свою куртку и тяжелые башмаки и прыгнул в воду, стараясь выбрать место, свободное от водорослей и обломков.

Очевидно, я родился в рубашке; но, если бы я представлял себе хоть десятую часть исполинской мощи разъяренной стихии, я бы подумал дважды, прежде чем решиться на борьбу с ней. Тем не менее, очутившись в ее среде, я не собирался идти на попятную, и думаю, что мой короткий рост впервые в жизни оказал мне услугу, поскольку представлял меньшую длину для приложения силы волн.

Моим намерением было помочь утопающему — будучи предоставлен самому себе, он, несомненно, должен был утонуть — добраться до узкой полосы спокойной воды, заливавшей косу, и вытащить его на твердую землю. Однако с первой же минуты я натолкнулся на серьезные трудности. Прежде всего обнаружить утопающего, находясь в воде, оказалось не так-то просто, потому что я мог заметить его голову среди волн только тогда, когда волна меня самого поднимала на свой гребень, а это происходило не часто, так как я предпочитал, как правило, нырять сквозь основание водяной стены, находя такой способ более удобным и привычным для себя.

В конце концов, наполовину захлебнувшийся и оглохший от грохота валов, разбивавшихся о рифы, я приблизился к пловцу и обнаружил, что это мужчина, да к тому же еще и старик.

Он едва удерживался на плаву, лежа на спине, так что я постарался постепенно подплыть к нему сзади. Он сильно вздрогнул, когда я схватил его за плечо, но я крикнул ему в ухо, что спасу его, если он не станет брыкаться; он не произнес ни слова, но остался лежать спокойно, отфыркиваясь и отплевываясь от заливавшей его лицо воды и судорожно хватая воздух широко раскрытым ртом. И тут я понял, каким болваном я был, рассчитывая на свои силы, и что со спасением у меня ничего не получится, потому что я не в состоянии был выгрести с буксируемым мной человеком к спасительной косе, а огромные волны сносили нас вместе с обломками кораблекрушения в сторону берега, все ближе к опасным рифам.

«Две жизни взамен одной», — промелькнуло у меня в голове, и я подумал, найдется ли на свете хоть одна живая душа, которую огорчит гибель Джереми Коротышки. Придя к убеждению, что не найдется ни одной, я твердо решил с Божьей помощью никому и не давать повода для подобных огорчений, а посему собрался с духом и силами для борьбы с яростным прибоем у рифов, куда нас несло волнами. Вскоре мы очутились среди них, хоть для меня это время показалось вечностью, ибо тело спасенного мной человека с каждым мгновением становилось все тяжелее, а дышать становилось все труднее, и еще труднее становилось удерживаться на поверхности.