Читать книгу - "Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия - Сергей Владимирович Максимов"

Лишь в 1580–1590-е гг. в освоение Новороссии включилась Москва. Правительство Федора Ивановича, – которое, к счастью, не вело крупных разорительных войн с соседями, – предприняло действенные меры к защите южных районов страны от крымской опасности. В 1585 г. в бескрайней степи были построены крепости – Ливны, Елец, Воронеж; в 1589 г. – Оскол и Валуйки; в 1599 г. – мощная крепость Царев-Борисов. Граница Московского царства отодвинулась на сотни верст к югу2423. Степные города-крепости населялись «ратными людьми, казаками и стрельцами и жилецкими людьми»2424.

Движение в сторону Дикого поля было последним в XVI в. актом территориального расширения России, но оно уже не имело отношения к русской экспансии, история которой закончилась бесславными событиями Ливонской войны и началом покорения Сибири.

Как русская территориальная экспансия помогала формировать социальные предпосылки Смуты

Районы юга и юго-востока России, о которых говорилось выше, к концу XVI в. вступили в период хозяйственного оживления. Невиданными темпами увеличивалась скорость крестьянской и помещичьей колонизации Южного Черноземья. В Тульском уезде, например, за 1585–1589 гг. размер пашни увеличился не менее чем в два раза! В Каширском уезде к 1589 г. было распахано 2/3 всех пахотных земель; в Свияжском уезде под Казанью к концу века распахали 9/10 всей пашни.

Черноземная целина давала огромные урожаи, которые в три, четыре и даже в пять раз превосходили урожайность подмосковных земель. Полей в Черноземье было так много, что чиновники долго не могли наладить земельный учет. Те, кому удавалось перебраться на Юг, не бедствовали: в источниках есть упоминания о хозяйствах с многолетними запасами зерна или о сборах урожая в восемьдесят, сто, сто пятьдесят четвертей ржи при том, что среднегодовая норма потребления на одного человека составляла четыре четверти2425.

Можно, конечно, сказать, что эту радостную жизнь подготовил для своего народа Иван Грозный, захватив Поволжье и подтолкнув правительство Федора Ивановича к наступлению на Дикое поле. Но все ли на Руси радовались высоким урожаям Черноземья?

В то же самое время, когда счастливые колонисты засевали рожью свои бескрайние поля, центральные районы Московского государства стремительно пустели. Пик обезлюдения старомосковских районов пришелся на 1570–1580-е годы. Особенно тяжелое положение сложилось в Новгородской земле, где после голода 1557 г. и зверств опричнины осталось не больше десяти процентов прежнего населения2426. Даже в столичном Московском уезде в 1585 г. обрабатывалась только 1/8 часть посевных площадей2427.

Разорительные войны, непомерные налоги, нищета, голод и страшные эпидемии Ивановой эпохи привели русский народ к полному обнищанию. Великороссу, оставшемуся сидеть на старых местах, судьба предлагала скудный выбор: записываться в крепостные, податься в разбойники или идти на веки вечные в холопы2428. Для всех остальных единственным способом выжить было переселение на дальние хлеборобные окраины. Новоприходцы в каком-нибудь Тульском, Орловском или Елецком уезде, записываясь в писцовые книги, чаще всего скрывали свои отчества, опасаясь сыска и возврата в центральную часть России2429.

Русская экспансия создала во второй половине XVI в. нелепую ситуацию, когда численности населения не хватало, чтобы равномерно обеспечивать возросшую территорию рабочими руками2430. За годы своего правления Иван Грозный погубил в войнах и под пытками так много подданных, что проблема, созданная территориальным расширением, стала неразрешимой при старых социальных порядках.

Логика событий подсказывала, что русское крестьянство должно быть принесено в жертву территориальному гигантизму. И вот уже в 1570–1580-е гг., несмотря на действующие нормы Судебника Ивана Грозного (1550 г.), начинается усиленное закрепощение одних крестьян и превращение в холопов – других. В 1597 г. прикрепление русского земледельца к земле было оформлено указом о 5-летнем сроке сыска беглых крестьян.

Не стоит и объяснять, с каким настроением воспринималась эта новость. Но и среди землевладельцев не было полного единства: монастыри, крупные бояре и помещики, владевшие землей в Центре, выступали за скорейшее прикрепление крестьян и возврат беглых рабочих рук. Помещики Юга, напротив, готовы были и дальше принимать беглецов из Центра; в полицейских мерах правительства они видели опасность для своего экономического положения. Дворянство черноземных окраин несло бремя защиты границ и потому считало себя вправе принимать колонистов из центральных уездов.

Крестьянский вопрос, спровоцированный московской экспансией, расколол русское общество и подготовил его к Смуте и гражданской войне.

От рода русского

Иван Грозный был потомком русского рода Рюриковичей и в то же время не считал себя русским. Как это могло случиться? Не миф ли это, созданный заезжими путешественниками?

Действительно, отечественные источники не упоминают о русофобстве Ивана, и вся информация на сей счет получена от иностранцев. Вот английский поэт и дипломат XVI в. Джайлс Флетчер пишет, будто московский царь Иван «часто гордился, что предки его не Русские, как бы гнушаясь своим происхождением от Русской крови». «Я не Русский, предки мои Германцы», – сказал однажды Иван английскому ювелиру, да еще и предупредил его, что «русские мои все воры» и золото от них лучше поберечь2431.

Другой иностранец, участник Ливонской войны Рейнгольд Гейденштейн, в «Записках о Московской войне» упоминает о письме Ивана Грозного к королю Августу, в котором тот «выводил свой род от какого-то Прусса, брата Августа Цезаря, никому раньше неизвестного»2432.

Есть у нас и третий иностранный свидетель, – ливонец Бальтазар Рюссов. В своей «Хронике» он упоминал о том, как царские посланцы Таубе и Крузе рассказывали жителям Ревеля, что Иван Грозный «всемилостивейший государь <…> немецкого происхождения, из баварского рода»2433.

Все три источника, повествующие о странном отношении Ивана Грозного к русским и всему русскому, имеют иностранное происхождение. Поэтому многие им не верят. Однако возникает вопрос: не все ли равно было Флетчеру, Гейденштейну и Рюссову – людям, кстати, между собой совершенно незнакомым, – как относится Иван Грозный к своей родословной и своему происхождению?

Мне кажется, что для них он был именно русским царем и приписывать ему русофобские черты у иностранцев не было оснований. Открою читателям профессиональную тайну: исторической науке давно известно, что Иван Грозный много лет вынашивал идею родовой принадлежности Рюриковичей к римскому императору Августу. Тем самым он хотел возвеличить свою власть и обосновать претензии на Ливонию.

Парадокс ситуации заключался в том, что Иван Грозный в некотором смысле был прав, отказываясь признавать свою русскость, ибо русскими, то есть великороссами, были теперь его подданные, а московские цари, отдавшие им свое родовое имя, все еще ощущали себя представителями элитной группы, не равной тому народу, над которым они господствовали.

Случилось так, что идея территориального расширения, с которой русы когда-то пришли в Восточную Европу, стала частью национальной парадигмы великороссов XVI и следующих веков. Последний из московских Рюриковичей умрет в 1598 г., но и без старой династии