Читать книгу - "Заговор - Сергей Шхиян"

Моя реакция его не обескуражила, и он продолжил бытописание моей героической во всех отношениях личности. На этот раз назвав несколько бесспорных фактов из моей биографии. Было, похоже, что он меня действительно немного знал. Однако я не повелся на его речения и спросил теперь уже Ваню, кто это такой, и что он делает в нашем доме.

— А я так думал, что он твой хороший знакомый, — удивившись вопросу, ответил парень. — Дедушка так про тебя хорошо рассказывает!

— Истину говорит отрок, — встрял в разговор старик, — не могу сказать плохо о таком замечательном, достойном человеке. Говорю, как есть, только правду, а она сладостна и замечательна. На таких людях, как ты, государь-батюшка, Святая Русь держится! Тебе не окольничим быть, а первейшим боярином! Да, что там, скипетр и держава в твоей руке были бы в самый раз!

Такие странные разговоры уже тянули на государственную измену. Болтливый старик рисковал сам и втягивал меня в неприятные дела. Услышь такие рассуждения кто со стороны, сложно будет доказывать, что они результат глупости, а не сговора или еще чего похуже. У нас в стране любая власть, даже сама крепкая, во все времена очень ревниво относилась к собственным правам и легитимности, выжигая крамолу каленым железом. Что говорить о смутном времени, когда на престол метит неизвестно кто, и кругом ведутся изменнические разговоры. Пришлось беседу направлять самому:

— Ты, старик, кажется, на дыбе повисеть хочешь, да языка, а то и головы лишиться? — строго спросил я. — Забыл, кто я такой?

— Какая там дыба, государь-батюшка! Кто меня, глупого да неразумного, слушать станет! Это ты у нас герой и умник, только дела делаешь глупые!

Только теперь разговор хоть в чем-то становился предметным, и я начинал понимать, откуда дует ветер. Однако задавать напрашивающийся вопрос о своих неразумных делах не стал. Нестандартное поведение всегда затрудняет нежелательный разговор и ставит собеседника в слабую позицию.

Старик сделал паузу, не дождался вопроса, задал свой:

— Зачем ты, государь-батюшка, в чужие дела мешаешься, хороших людей обижаешь?

Я опять ничего не ответил, терпеливо ждал, что он скажет еще. Старик немного смутился, но быстро оправился:

— Не дело у хороших людей кусок хлеба отбирать, радости их лишать. За такое тебе никто спасибо не скажет!

Ваня ничего не понимая, переводил взгляд с меня на гостя, и уже сам хотел вступить в разговор, узнать о чем идет речь. Обвинения в мой адрес его всегда обижали. Я посмотрел на рынду, красноречиво нахмурился, и он промолчал. Старик, похоже, уже не знал, с какой стороны ко мне подойти. Наконец начал сердиться:

— Ты, государь-батюшка, никакое чужое умное слово и слушать не хочешь? — спросил он без прежнего елея в голосе.

— Не я к тебе пришел, а ты ко мне, — только теперь ответил я, — вот и говори, что хочешь, а потом иди своей дорогой.

— Я пойду, — сказал он, окончательно теряя терпение, — только ты потом, смотри, не пожалей! Хочешь остаться в живых, верни девку и забудь все, что видел! Ты не знаешь сам, каких больших людей обидел!

По законам жанра мне следовало или испугаться или гордо сказать, что угроз я не боюсь, не нужно пугать пуганных, ну и все в том же духе. Хотя бы спросить, кого обидел. Я поступил по-другому, сразу согласился со всеми требованиями:

— Ладно, девку верну, про вашу малину забуду.

— Малину! — с удовольствием повторил старик понравившийся эпитет. — Вот и молодец, что сам-то с понятием. Все выполнишь, и живи себе да радуйся. Покличь девку, я и поеду.

— Как это покличь? — удивился я. — А плата за моральный ущерб?

Слово «плата» он понял, а вот про моральный ущерб, естественно, слышал впервые, слов таких не знал и озадачено на меня посмотрел:

— Какая еще плата, за что?

— За то, что отдаю девку, потом меня травили, пугали, вот ты сейчас мое время занял, — за все нужно платить!

Старик усмехнулся:

— Ладно, вижу, как скудно живешь, дам тебе полушку на бедность, это дело большего не стоит.

— Нет, меня такая цена не устраивает, сам понимаешь, стоит мне царю слово сказать, так от вашей малины мокрого места не останется. Да и девка собой хороша, я лучше сам ей попользуюсь. Хотите разойтись по-хорошему, давайте настоящую цену.

— И сколько же ты хочешь? — насмешливо спросил он.

— Тысячу золотых дукатов, — будничным голосом назвал суму в общей европейской валюте. В Европе после конвенции 1559 года дукаты чеканились почти всеми государствами. Из Западной Европы они перешли и в Россию, где получили название «червонца». Цена, названная мной, была совершенно фантастическая. За такие деньги можно была снарядить полк или построить крепость.

— Сколько ты, говоришь, хочешь? — тусклым голосом переспросил «парламентер».

Я не ответил, резонно предполагая, что со слухом у него проблем нет. Пояснил свою принципиальную позицию:

— Дело, сам понимаешь, серьезное, так что вам нет смысла торговаться.

Старик пронзил меня взглядом — не удержался-таки от театральщины — потом резво вскочил на ноги:

— Пошел я, видно зря приходил, если тебе своей жизни не жалко, то мне и подавно! Я тебя предупредил, а дальше как знаешь!

Я, не отвечая, наблюдал за его суетой. Несмотря на порывистые движения, уходить он явно не собирался.

Так и не дождавшись реакции с моей стороны, снова уселся на прежнее место. Заговорил опять, тревожно заглядывая в глаза:

— Эх, молодость! Не цените вы, молодые, своей жизни! Ты думаешь, мне тебя не жалко? Очень даже жалко! Только теперь я за твою жизнь и полушки, что тебе сулил, не дам! Ну, зачем тебе в чужие дела мешаться да за какую-то девку страдать? Мало их, что ли на свете, только свистни! Еще лучше найдешь! Нет, видно, не хочешь ты по-хорошему, тогда будет по-плохому!

Дед явно повторялся. Кроме пустых угроз, у него других аргументов пока не было, а на них я никак не реагировал, даже не любопытствовал, что мне грозит за ослушание.

— Давай разойдемся по-хорошему, — опять принялся он за старое, — и тебе хорошо, и нам не в убыток. Отдай девку, да забудь, где был, всего и дел-то!

— Я тебе свою цену назвал, будешь торговаться, запрошу дороже!

Старик очередной раз горестно покачал головой и встал, теперь, кажется, окончательно.

— Ладно, не хочешь, как хочешь. Только сходи в церковь на покаяние, будешь так поступать, и часа лишнего на белом свете не проживешь!

Губы его сначала распустились, как цветок, потом сжались в темную линию, жестко и зло. Выцветшие глаза тоже сузились, смотрели зорко, с нескрываемой злобой.

— Почему это? — наивно удивился я.

— Как выйду отсюда, сразу же и узнаешь! — совсем позабыв о своем недавнем добродушии, с нескрываемой ненавистью сказал он.