Читать книгу - "Посох волхва - Алексей Витаков"

– Этим и отличается невежа от бойца, что у одного руки и ноги сами по себе, а голова вообще не пойми, не разбери. А у другого все подчинено разуму и воле.

– Я за этим и шел к тебе!

– За этим он шел… Какого пня я вообще тут с тобой языком молочу?! Отдыхал бы себе сейчас на постоялом дворе и в ус не дул…

Мастер и ученик сидели на лесной поляне, привалившись спинами к обгорелому стволу некогда исполинского вяза. Когда Аника понял, что произошло, хмель вихрем выметнулся у него из головы. Схватив все свои нехитрые вещи, он приказал Ишуте следовать за ним. Ругая мальчишку и проклиная на чем свет себя, старый воин скорым шагом направился к городским воротам, понимая, что еще немного, и убийцу начнут искать. Они оказались на выходе из города, опережая весть о случившемся преступлении буквально на несколько минут. Сонная стража, ничего не подозревая, выпустила их. Двух спешно удалявшихся к лесу мужчин еще можно было видеть с одной из башен, в то время как городские ворота уже захлопнулись намертво.

– А как бы ты поступил на моем месте? – Ишута задрал голову и стал разглядывать оливковый загар облаков.

– Прошел бы мимо! – Аника выплюнул измочаленную во рту травинку.

– Прошел бы?!..

– Ну, уж точно не стал бы убивать! Врезал бы хорошенько, да и хватит…

– Нет, а что бы ты сделал на моем месте, находясь в том же возрасте, что и я?

– В твоем возрасте я бы… – начал Аника, но Ишута перебил:

– Ты ведь уже убивал?

– Да, потому как не был еще… да никем я вообще еще не был!

– А я кем-то сейчас есть?..

– Вот о чем послушай… – Аника с тонким скрипом вытянул новый стебелек из травинки и прикусил за белый кончик. – Вполне возможно, что существуют разные жизни. Одна – здесь, на земле! Другая – там, где растут молодильные яблоки. У иных народов человеческий дух блуждает в разных формах. Сегодня – цветок, завтра – собака, потом – человек и так далее. Но не нам с тобой сейчас об этом думать. Пусть об этом рассуждают волхвы всяческих религий и верований. А задача в сути очень простая, с одной стороны, и невероятно сложная – с другой. Нужно с пользой прожить одну-единственную жизнь и достойно встретить одну-единственную смерть. – Аника снова сделал большой глоток из кувшина с родниковой водой. – Был где-то двор с одной разлапистой елью и двумя стройными липами. И старый дом. Ты спросишь, к чему все это? Что проку от этого дома? И впрямь, какой прок от него, если он не может ни укрыть меня, ни обогреть, ибо на путях моих странствий он только греза!..

Но он где-то еще существует, а это не так уж и мало порой. Особенно в ночи я ощущаю его достоверность. И вот я уже не безымянное тело, выброшенное на чужбину, я вновь обретаю себя – память моя полна запахами, звуками, прохладой его сеней, голосами близких мне людей. Даже трель сверчка доносится до меня!

Для чего нам нужны все эти бесчисленные приметы? А чтобы вновь осознать самих себя, чтобы понять, откуда, из каких утрат рождается в чужбинной ночи глубокое одиночество. И однажды меня посетила прозрачная, как эта вода в кувшине, мысль: начинать нужно не с техники. Чтобы стать великим бойцом, начинать нужно с образа, который ты защищаешь и отстаиваешь. Только в этом случае можно рассчитывать на незримую помощь, приходящую словно из ниоткуда, словно кто-то наблюдает за твоими усилиями, борьбой и, наконец, протягивает руку помощи. Со мной это случалось многократно. Где бы я ни был, против кого бы ни выходил с оружием в руках, какие бы идеалы и интересы ни отстаивал, я всегда остро ощущал, что дерусь за образ дома, в котором мне суждено было родиться. Дерусь за ту утрату, которая сделала меня человеком!..

* * *

Почай очнулся и с трудом разлепил тяжелые веки. Какого-то идола он не послушался, того маленького человека из леса, убившего огромного норманна. Зачем нужно было снова прыгать в долбленку и лезть на явную погибель? Что стало с его другом Вокшей?..

Густая осока, растущая от уреза в воду, спрятала его от неприятельских глаз. Он хорошо помнил только начало боя, когда они едва успели приблизиться к корме одного из драккаров. А дальше – все как в тумане. После первого удара, полученного багром, Почай еще пытался продолжать драку, но потом – ухмыляющееся лицо рыжебородого норманна и молот, который вначале, взметнувшись вверх, расколол солнечный диск на бесчисленные брызги, а затем стремительно полетел вниз, на голову Почая, прикрытую дедовским костяным шлемом. Раздался треск, и из глаз кривича полетели бесконечные золотые брызги. Однако холодная днепровская вода не дала полностью провалиться во тьму.

Почай греб к берегу, ухватившись за обломок своей долбленки, борясь с тем, чтобы не потерять сознания. Уже у самой кромки берега силы окончательно покинули молодого кривича. Он замер без памяти, наполовину вывалившись из воды, головой упираясь в кусты ивняка, а ногами – в воде.

Дома каждая травинка помогает. Молодая осока наклонилась и укрыла его от беспощадных глаз неприятеля.

Почай перевернулся на спину. Это движение стоило ему очень дорого: голова едва не лопнула от боли. Какое-то время кривич лежал неподвижно, закрыв глаза. Острые солнечные лучи проходили сквозь веки, постепенно наполняя покореженное сознание светом и жизнью. Когда Почай почувствовал, что можно снова попробовать, ухватился за небольшой ствол ивы и стал медленно подтягивать тело. Сесть удалось через минуту, хотя и не без огромного труда, и в сопровождении разноцветных, плавающих перед глазами кругов. Несколько глубоких вдохов, рука перехватывает ствол выше – и вот уже тело, пошатываясь, стоит на ногах. Теперь самое главное – не рухнуть. На второй подъем может не хватить сил.

Он подобрал с земли увесистый бадог[13]и, опираясь на него, побрел вдоль берега, с огромным трудом сохраняя равновесие, цепляясь свободной рукой то за стволы ив, то за высоколобый берег, то просто за воздух.

Почай шел драться и хотел умереть так же, как большая часть его близких и родных. Через сотню шагов открылись плес и пологая песчаная отмель. Два десятка сородичей, крепко связанные по рукам и между собой, сидели в кругу, а вокруг деловито расхаживали норманны, обирая убитых и добивая раненых. На высоком кострище лежал человек, приготовленный к последней дороге. Почай только успел горько подумать о том, что враг поплатился всего лишь одним убитым, как тут же к нему подошли, ударили чем-то в область шеи, поставили на колени. Темно-красная пелена киселем встала перед глазами, и кривич рухнул лицом в песок. Он слышал над собой и словно издалека чужую речь, состоящую сплошь из жестких, занозистых звуков; скрип бортов и уключин, шаги, шаги, то быстрые и легкие, то тяжелые и глубокие, еще слышал шум родного леса, стоны раненых и неспешный плеск днепровской воды. И вдруг – высокий, блеющий вскрик:

– Никса!

Почай повернулся на бок и приподнял голову.

Вдоль берега по самой кромке воды шла девушка. Подол сарафана на уровне щиколоток потемнел от влаги, светлые, с легкой рыжиной волосы распущены и падают на лицо, почти полностью его закрывая.