Читать книгу - "Сезон зверя - Владимир Федоров"

– Почти курортные условия, – усмехнулся он.

– Конечно, – в тон продолжил офицер, – особенно если учесть, что вам разрешена регулярная детрансформация. В такие дни вы можете проводить полный анализ ситуации и корректировать ее, а одновременно точно ориентироваться на местности. Кстати, вы по специальности, кажется, как раз исследователь диких животных, так что можете считать свое наказание…

– …обычной научной командировкой, – с наигранной бравадой подхватил Транскрил. – Так сказать, углубленным изучением сущности МХ-21 изнутри.

– Вот-вот… – Офицер снова перешел к делу: – Где-то здесь, на краю плато, нам и желательно забрать вас через годик. А для этого мы сейчас сделаем чуть-чуть неприятно…

Офицер откинул панель, достал небольшой продолговатый прибор, поднес его к уху Транскрила и нажал кнопку. Легкий укол означал, что на мочке повисла серьга-микрокапсула, которая с этого момента начнет подавать в компьютер слежения постоянный сигнал и в нем будет закодирована вся основная информация о Транскриле-278. Одновременно устройство позволит управлять с Лемара его трансформацией и обратным превращением.

Дисколет бесшумно опустился на небольшое плато, слегка осветив его мерцающими огнями, покачался на опорах, пробуя грунт, и замер. Пилот нажал клавишу, раздвигая ближнюю к Транскрилу стеновую панель, подвел к проему и выпустил до самой земли трап.

– Пора, – произнес офицер. – Желаю вам поменьше приключений.

– Спасибо и на этом. – Транскрил постарался изобразить уверенность на лице, бодро ступил на трап, так же решительно отошел от дисколета на положенное расстояние и даже помахал рукой.

– А он неплохо держится, – заметил пилот, – не то что тот, 202-й, который за опоры хватался.

– Не чета, – подтвердил второй пилот. – Хотя бравирует, конечно. А вообще я ему не завидую.

– Да уж, давненько мы в такую глушь никого не забрасывали… Ну, я включаюсь.

– Давай.

Дисколет медленно поднялся над вершинами, ярко вспыхнул и мгновенно исчез. И почти сразу Транскрил почувствовал, как какая-то сила начинает наклонять его вперед и вниз, заставляя коснуться руками каменистой почвы…

Заметив из окна своего зимовья какой-то мерцающий свет над вытянутой плоской вершиной сопки по другую сторону долины, Афанасий Слепцов удивился: «Не вертолет ли прилетел? Только почему над горой завис, над старой полосой, что ему там делать? Площадка-то на косе приготовлена, ближе к месту летней базы, как и договаривались. Или заблудился, на точку выйти не может? Да и шума почему-то не слышно… Нет, не вертолет, однако… А что ж это такое?..»

Вертолет он действительно ожидал со дня на день, как и было обговорено, – в первых числах июня. Афанасий не раз уже, закончив охотничий сезон, чтобы не сидеть без дела и заработка, устраивался на лето каюром к геологам. Вот и нынче, еще зимой, выходя в райцентр сдавать пушнину, подписал договор с Белявским из Дабанской партии. Удачно получилось. Во-первых, восемьдесят рублей в месяц плюс полевые на дороге не валяются, а во-вторых – никуда забираться не надо, партия будет работать весь сезон на Улахан-Юряхе, на краю его промыслового участка. Так что даже в собственном зимовье и жить можно. Лошадей, взятых в совхозе в подотчет, он уже пригнал, овса, заброшенного вертолетом еще осенью, хватит на первую пору вдоволь, а там и трава пойдет. Кони наново подкованы, объезжены и сыты. Так что он готов, дело за геологами.

«Да куда они денутся, прилетят… Не сегодня, так завтра. Горы и авиация – дело капризное, заранее ничего точно не загадаешь. Как говорят земляки, вертолетка есть – пилотка нет, пилотка есть – погодка нет, погодка есть – вертолетка нет… Прилетят когда-нибудь… А наверх надо сходить, поглядеть, что там засветилось и исчезло…»

Наутро горы до самых середин склонов накрыли тучи. Как выражаются авиаторы, низкая облачность. А потому гостей не жди. Не спеша попив чаю, Афанасий так же неторопливо пересек долину и пошагал к сопке.

Ближний склон, по которому год назад прошел пожар, темнел вытянутой полосой горельника, и только в одном месте, у самого основания горы, зеленела небольшая полянка, отороченная черными скелетами некрупных лиственниц. Афанасий знал, почему огонь не тронул этот крошечный оазис, знал еще с далекого детства – шаманские могилы не горят в пожарах. Старики говорили, а потом он и сам, кочуя по тайге и горам, не раз в этом убеждался. Да, побродил он по Якутии немало, а под старость, вырастив детей и схоронив в райцентре жену, все-таки вернулся в самые родные места, в исконные родовые угодья. Здесь и дед его всю жизнь охотился, и прадед, и прапрадед. Отец тоже, конечно, охотился, но недолго, едва родил Афанасия – и в лагерь попал. В сталинский. Совсем рядом лагерь был, а не вернулся, хоть и срок ему небольшой дали. Лагерь этот до сих пор стоит, только вышки караульные чуть покосились. Афанасий несколько раз там бывал. И на кладбище бывал лагерном, где отец лежит, да только над могилами там одни номера на жестянках. Как узнаешь, под каким номером его кости тлеют? Документы-то до сих пор под секретом. На руках у Афанасия только две бумажки. Одна довоенная, где написано, что отец умер в лагере от болезни. А другая 56 года – по ней отца оправдали, реабилитировали. Такие вот дела…

Невесело размышляя о судьбе родителя, он незаметно дошел почти до зеленой полянки и, не раздумывая, повернул к ней. Просто так пройти мимо было нельзя – грех. Прабабушка его, знаменитая Удаган-Акулина покоится там под почерневшим лиственничным срубом. Ее вечную постель и обошел огонь уважительно. А это значит, есть еще шаманская сила в могиле, слышит еще и видит все из нее в округе своей Удаган-Акулина.

Афанасий, как и положено по обычаю, выходя из дома, обо всем позаботился и теперь, остановившись на уважительном расстоянии от сруба, достал из бывалого потертого рюкзака бересту, пригоршню сухих стружек, несколько оладий, кусочек сливочного масла и тоненький пучок волос из лошадиной гривы. Запалил маленький костерок, опустил сверху на пламя волосы, аккуратно положил оладьи и масло. Тихо пробормотал приветствие и пожелал покоя прабабушке. Огонь костерка вспыхнул высоко и ярко – это хорошо, значит, приняла угощения. Постояв еще немного, Афанасий поклонился могиле и стал подниматься на сопку.

Заныла нижняя часть ладони, там, где всю жизнь у него алел продолговатый кружочек шрама. Афанасий потер его, подумав: «Вспоминает бабушка, опять вспоминает. Не забыла, однако…»

При рождении на этом месте у Афанасия оказался лишний шестой палец. Старики, как увидели, так и зашептались: «Шаманская кость. В прабабку пошел, в Акулину. Ойуном большим будет…» А мать перепугалась: скольких шаманов за последние годы посадили! Вон и мужа уже два раза по повестке вызывали. И только из-за того, что бабка шаманкой была, да мать всю жизнь скотину лечила, кости правила. А теперь он еще и сына-ойуна породил! Нет, коли так шибко невзлюбила новая власть веру предков, не надо играть с огнем. И повезла молчком побыстрее Афоньку в райцентр, в больницу, чтобы отрезали лишний палец. Врач тоже решил, что этот палец мальчишке только мешать будет, и сделал несложную операцию. Правда, отца это все равно уже не спасло, но Афанасию шаманскую дорогу действительно перекрыло. Когда он немного подрос и стал видеть первые сны, по ночам к нему часто приходила Удаган-Акулина и сокрушалась, что он потерял шаманскую кость. А мать, как она потом сама вспоминала, бабушка во снах сильно ругала за операцию, предупреждала, что аукнется это еще мальчонке. Не аукнулось. Афанасий вырос и состарился без всяких проблем с властью, если не считать, что долгое время был сыном репрессированного врага народа.