Читать книгу - "Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин"

Думный дьяк Андрей Щелкалов назван ближним дьяком.

Но самую большую милость получил его шурин, Борис Годунов. Царь пожаловал ему знатный сан конюшего и звание ближнего великого боярина, наместника двух царств: Казанского и Астраханского. Таких почестей до Бориса Годунова в русском государстве еще никто не удостаивался. Он превратился в непререкаемого правителя, и власть, о которой он мечтал, оказалась в его руках. Он теперь был так богат, что из своих доходов мог снарядить стотысячное войско.

А немощный царь Федор боялся власти, считая ее бесовским наваждением, и предпочитал молитвы, церковные службы. Тешился шутами, карлами, слушал сказителей или чтение божественных книг.

На плечи Бориса Годунова наряду с почестями и богатством легли и тяжелые государственные дела. Стефан Баторий все еще не мог успокоиться. Отобрав у царя Ивана Ливонию, он мечтал о восстановлении древних литовских границ по берегам Угры. Другими словами, он хотел войны, зная о бедственном положении русского государства. Вступление на престол слабоумного Федора, раздоры и ссоры боярские были, по его мнению, удобными обстоятельствами. Однако в Польше не все складывалось благоприятно для короля, и многие шляхтичи воевать с Москвой не хотели…

В день отъезда в Архангельск на отходящие в Лондон английские корабли послу Баусу правительство возвратило подарки, поднесенные им покойному царю Ивану Васильевичу. Их на английский двор принесли подьячие в скромных, обычных одеждах. В подарок от царя Федора он получил три сорока соболей. Иероним Баус был взбешен.

«Низкие твари, опять оскорбили меня! — ярился посол, бегая взад и вперед по комнате. — Это ты, Андрей Щелкалов, мой заклятый враг. Я отомщу тебе, буду жаловаться королеве, она заступится».

Поуспокоившись, он осмотрел возвращенные подарки — все ли принесли — и недосчитался лука-самострела. Иероним Баус прикинул, что царский подарок, все три сорока соболей, не стоит и сорока фунтов. В оставшееся до отъезда время он писал письмо, которое при случае собирался переслать своим ненавистным врагам.

К полудню со скрипом и грохотом к дому подъехали тридцать повозок под имущество и для слуг, запряженные почтовыми лошадьми.

Джером Горсей пришел проводить посла, распил с ним бутылку вина и обещал свое заступничество перед русским правительством. Горсей был единственным англичанином в Москве, выразившим сочувствие своему соотечественнику. Остальные боялись с ним связываться и радовались его отъезду.

До самого Никольского устья незадачливого посла сопровождал приставленный боярский сын Семен Федоров. Он честно относился к своим обязанностям, заботился о пропитании и охране англичанина. Однако посол Баус обращался с ним высокомерно и оскорблял его всю дорогу.

Наконец Иероним Баус очутился в Никольском устье. Неподалеку от деревянного монастыря, в узком, закрытом от ветра заливчике, стояли на якорях английские корабли, совсем готовые к выходу в море. Как только посол взошел на палубу головного английского корабля и отдышался в капитанской каюте, все страхи его исчезли, и он решил расквитаться с врагами и, не скрываясь, показал свой нрав.

— Возьми царское письмо и передай дьяку Андрею Шелкалову, — сказал он, выйдя на палубу, боярскому сыну, скромно стоявшему в стороне.

Семен Федоров в испуге отпрянул и замахал руками.

— Не могу, не приказано брать, — твердил он. — Меня подвергнут казни, а может быть, и смерти.

— Ах, так! Тогда передай негодяям братьям Щелкаловым то, что сейчас увидишь.

Иероним Баус на глазах у боярского сына с проклятиями изрезал на куски царское письмо к королеве Елизавете вместе с царским подарком — тремя сороками соболей — и стал топтать обрезки ногами, оскорбительно поминая царя Федора и его советников.

— Вот так, вот так, пусть помнят Иеронима Бауса! — кричал он, прыгая по обрезкам. — Негодяи, московские дикари!

Боярский сын Семен Федоров в ужасе покинул палубу английского корабля.

— Возьмите мое письмо и передайте в руки этому глупому дворянину, — сказал Баус английскому приказчику, собравшемуся сходить на берег. — Они заслужили большего, но и этого достаточно.

Письмо было открытое. Купеческий приказчик прибежал в дом английской компании, где находилась контора, и прочитал его.

«Объявляю, что, когда я выехал из Москвы, — писал Баус, — Никита Романович и Андрей Щелкалов считали себя царями и потому так и назывались многими людьми, даже многими умнейшими и главнейшими советниками. Сын же покойного царя Федор и те советники, которые были бы достойны господствовать и управлять по своей верности государю и по любви к своей стране, не имеют никакой власти да и не смеют пытаться властвовать. Поэтому тот отпуск, каковой я имел, был мне сделан этими царями-похитителями и через них, по их приказанию и распоряжению, совершены все бесчестия и оскорбления, которые мне сделаны, а таковых было много.

По их распоряжению, — продолжал Баус, — мне в оскорбление были возвращены дары, которые я дал покойному царю. Только из них недоставало лука-самострела. Эти вещи мне были присланы с каким-то жалким подьячим и другими, полагаю скоморохами, потому что ни у одного из них на спине не было одежды и на рубль. А вместо самострела, про который подьячим сказано, что он взят царем, мне принесли три сорока шкур: назвали их соболями, но бог знает, что это была за дрянь.

Наплевать, что мне возвращены мои подарки, и десять раз наплевать на подарок, предложенный мне, а потому возвращаю его тем двум дрянным царям, которые его прислали.

Что же касается грамоты, которая мне была вручена, то как я от нее тогда отказывался, точно так и теперь, будучи точно уверен, что Федор, сын покойного царя, не был извещен о содержании оной, о чем не знал и никто из истинных и разумных советников в государстве. Я возвращаю вновь эту грамоту тем двум врагам государства. Не сомневаюсь, что не в долгом времени Федор, сын покойного царя, о котором слышу теперь, что он венчался на царство, чему я радуюсь и желаю ему счастья, найдет благоразумным срубить им головы с плеч».

Прочитав письмо, холмогорский приказчик заметался по комнате. Что делать? Дьяк Андрей Щелкалов мог запросто в отместку расправиться со всеми английскими купцами. А здесь упомянуты еще более знатные особы и даже сам царь.

«Уничтожить письмо, — мелькнула мысль; нет, этого приказчик сделать не мог. — Перепишу и отправлю в Лондон ольдерменам компании, пусть делают с ним, что хотят. Может быть, им удастся принять какие-нибудь меры».

Торопясь, разбрызгивая чернила, приказчик стал переписывать письмо. Времени совсем не оставалось. Через открытое окно он слышал, как капитаны кораблей подавали команды, готовясь к выходу в море. На головном корабле матросы полезли на мачты ставить паруса. На носу под унылую песню вытягивали якорь.

Ветер тянул юго-западный, попутный. День солнечный. Благовонные запахи цветущего шиповника дурманили голову.