Читать книгу - "Джузеппе Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма"

Особенно она настаивала на опасности, подстерегавшей их в том случае, если Шуазелю удастся добиться расположения будущей супруги дофина.

Пожав плечами, король ответил, что ее высочество еще ребенок, а де Шуазель опытный министр, значит, опасаться нечего, потому что одна не умеет работать, а другой не способен развлекаться.

Довольный удачным словцом, он положил объяснениям конец.

Но графине Дю Барри было не до смеха: ей показалось, что король увлекся другой красавицей.

Людовик XV был кокетлив. Он обожал заставлять своих любовниц сходить с ума от ревности, но следил, правда, за тем, чтобы ревность не вызывала ссор и затянувшихся размолвок.

Графиня Дю Барри была ревнива из самолюбия и от страха. Ей большого труда стоило завоевать занимаемое положение, оно было слишком высоко и слишком далеко отстояло от отправной точки, чтобы она могла позволить себе, подобно г-же де Помпадур, терпеть при короле других любовниц, даже находить их для него, когда его величество скучал, что бывало с ним весьма часто.

Итак, будучи ревнивой, графиня Дю Барри хотела досконально изучить причины несговорчивости короля.

Король произнес памятные слова, ни одному из которых сам он не верил:

– Я забочусь о счастье своей невестки и не уверен в том, что дофин способен ее осчастливить.

– Отчего же нет?

– Мне показалось, что в Компьене, Сен-Дени и Ла Мюэт его высочество Людовик слишком пристально рассматривал чужих жен и очень мало внимания уделял своей.

– По правде говоря, если бы я этого не услышала от вас, я бы никогда не поверила: ее высочество хороша собой.

– Чересчур худа.

– Она такая юная!

– А вы поглядите на мадмуазель де Таверне; ведь она одного возраста с эрцгерцогиней.

– Ну и что же?

– Она необыкновенно хороша.

В глазах графини мелькнул огонек, предупредивший короля о допущенной им оплошности.

– А вы сами, дорогая графиня, – с живостью продолжал король, – в шестнадцать лет наверняка были пухленькой, как пастушки нашего приятеля Буше.

Эта маленькая лесть немного поправила положение, но удар был слишком сильный.

Графиня Дю Барри перешла в наступление.

– Значит, мадмуазель де Таверне очень красива? – жеманничая, спросила она.

– Понятия не имею! – сказал Людовик XV.

– Как? Вы ее расхваливаете и не знаете, красива она или нет?

– Я знаю, что она не тощая, только и всего.

– Значит, вы видели ее обнаженной?

– Ах, дорогая графиня, вы толкаете меня в западню! Вам известно, что я ее видел сверху, и меня поразили.., формы, к черту мелочи! А у ее высочества я, кроме костей, ничего не заметил, только и всего.

– У мадмуазель де Таверне вы заметили формы, как вы говорите, потому что у ее высочества – красота изысканная, а у мадмуазель де Таверне – вульгарная.

– В таком случае скажите, Жаипэ, разве у вас не изысканная красота?

– Ага! Комплимент, – едва слышно прошептала графиня, – только предназначен он не мне! – И громко продолжала:

– Я буду очень довольна, если ее высочество выберет себе привлекательных фрейлин. Как ужасно, когда при дворе одни старухи!

– Мне ли об этом говорить, дорогая? Я еще вчера толковал об этом дофину, но ему это безразлично. Вот образцовый муж!

– А не начать ли ей с мадмуазель де Таверне?

– Думаю, что так и будет, – отвечал Людовик XV.

– Откуда вам это известно?

– От кого-то я слышал.

– Она нищая.

– Да, зато знатная. Эти Таверне-Мезон-Руж – из хорошей семьи и верные слуги.

– Кто их поддерживает?

– Этого я не знаю. Но я тоже убежден, что они нищие.

– Очевидно, не Шуазель, потому что тогда у них ни в чем не было бы нужды.

– Графиня! Давайте не говорить о политике, умоляю вас!

– Если я заметила, что Шуазели вас разоряют, – это называется говорить о политике?

– Разумеется, – отвечал король и встал со своего места. Час спустя его величество вернулся в Большой Трианон в прекрасном расположении духа оттого, что пробудил ревность, и повторяя вполголоса, как вероятно, повторял бы Ришелье в тридцать лет:

– По правде говоря, ревнивые женщины – это довольно скучно!

Как только король удалился, Дю Барри встала и прошла в будуар, где ее ждала Шон, сгоравшая от нетерпения узнать новости.

– Ну, в эти дни у тебя большая победа, – заметила она, – третьего дня – представление ко двору, ужин с ее высочеством…

– Верно. Да мне-то что?

– То есть как что? Ты знаешь, что в эту минуту сто карет спешат по дороге в Люсьенн в погоне за твоей улыбкой?

– Мне жаль этих людей.

– Почему же?

– Потому что они зря теряют время: ни кареты, ни люди не увидят утром моей улыбки.

– Не надвигается ли буря?

– Да, черт побери! Прикажите скорее подавать шоколад!

Шон позвонила. Явился Замор.

– Шоколад! – приказала графиня.

Замор неторопливо повернулся и медленно, с важным видом пошел отмерять шаги.

– Этот дурак хочет меня уморить! – закричала графиня. – Сто ударов кнутом, если сию минуту не побежит!

– Я – не бежать! Я – дворецкий! – важно вымолвил Замор.

– А-а, ты – дворецкий! – прошипела графиня, схватившись за хлыст с рукояткой из золоченого серебра, предназначенный для дрессировки спаниеля. – Дворецкий? Ну, погоди! Я тебе сейчас покажу дворецкого!

Он бросился бежать, натыкаясь на стены и истошно вопя.

– До чего вы сегодня жестоки, Жанна! – заметила Шон.

– Я имею на это право.

– Разумеется! Однако я должна вас остановить, дорогая.

– Почему?

– Боюсь попасться вам под горячую руку. В дверь будуара три раза постучали.

– Кто там стучит? – нетерпеливо спросила графиня.

– Хорошенький его ожидает прием! – прошептала Шон.

– Пусть я буду плохо принят! – проговорил Жан, широко распахнув дверь.

– А что произошло бы, если бы вы были плохо приняты? Это ведь вполне возможно.

– Если это произойдет, я больше к вам не приду, – отвечал Жан.

– Ну и что Же?

– Вы сами потеряли бы больше, чем я, если бы плохо меня приняли.

– Наглец!

– Ну вот! Я уже и наглец, только потому, что не льщу вам. Что с ней сегодня, Шон?