Читать книгу - "Божество реки - Уилбур Смит"

На другом конце арки на высокой скале стояла уродливая перекосившаяся крепость, построенная из каменных плит и крытая соломой. Открытые окна домов были завешаны грубыми, необработанными шкурами, а помои и отбросы вытекали из крепости по канавкам и длинными полосами пачкали отвесные склоны.

Стены крепости и ее бастионы украшали чудовищные подвески, походившие на остатки какого-то отвратительного празднества. Вся крепость была увешана трупами мужчин и женщин. Некоторые из них висели давно, и стаи ворон, кружившие над пропастью или сидевшие на крышах, вычистили кости добела. Некоторые жертвы были еще живы и слабо шевелились, вися вниз головой. Однако большая их часть уже была мертвой и находилась на различных стадиях разложения. Вонь гниющих человеческих трупов была настолько сильна, что даже ветер, вечно свистевший вокруг скалы на этой высоте, не мог ослабить ее.

Царь Аркоун называл ворон своими цыплятами. Иногда он кормил их со стен, а время от времени просто бросал им пищу в пропасть с моста. Удаляющийся вопль несчастной жертвы был привычным звуком для жителей Адбар Сегеда, или «Дома поющего ветра», как называлась эта крепость.

Казнить, выпороть кого-нибудь, отрубить своей жертве голову, руку или ногу, вырвать у нее язык раскаленными щипцами — таковы основные развлечения царя Аркоуна, когда он не был занят игрой в дом или не задумывал набег на какого-нибудь соседнего царя царей. Очень часто Аркоун сам брал в руки топор или щипцы, и его хохот раздавался наравне с воплями несчастных.

Как только наш караван пересек мост и вошел во внутренний двор Адбар Сегеда, тюремщицы утащили Масару по лабиринту каменных переходов, а меня отвели в новое жилище, расположенное поблизости от покоев Аркоуна.

Мне отвели одну маленькую каменную каморку. В ней было холодно, темно и постоянно дуло. Открытый очаг покрыл стены комнаты копотью, но не мог ее согреть. Хотя я и одевался в местные шерстяные одежды, не помню такого дня, когда мне не было холодно, пока жил в Адбар Сегеде. Как же я тосковал по яркому солнцу Нила, по сверкающему оазису Египта! Я сидел на исхлестанных ветрами бастионах и тосковал по своей семье, по Мемнону и Тану, маленьким царевнам, но больше всего тосковал по моей госпоже. Иногда просыпался ночью в слезах, лицо мое холодело, и мне приходилось накрываться овечьей шкурой, чтобы Аркоун не услышал мои всхлипы из-за каменной стены.

Я часто молил его отпустить меня.

— Но почему ты хочешь покинуть меня, Таита?

— Я хочу вернуться к своей семье.

— Теперь я твоя семья, — смеялся он. — Я твой отец. Я побился с ним об заклад: если выиграю у него подряд сто партий в дом, он отпустит меня и даст мне проводника, который отведет меня к Нилу и дальше на великие равнины. Когда я выиграл сотую партию, он усмехнулся и покачал головой в ответ на мою наивность.

— Разве я сказал сто партий? По-моему, нет. Наверное, я сказал тысячу? — Он повернулся к своим подручным. — Мы же бились на тысячу?

— На тысячу! — хором закричали они. — Конечно, на тысячу!

Все решили, что это великолепная шутка. Когда же я в отместку отказался играть с ним в дом, Аркоун повесил меня на стене крепости без одежды, и я скоро закричал ему, чтоб он расставлял камешки.

Когда Аркоун увидел меня обнаженным, он рассмеялся и ткнул в меня пальцем.

— Может, ты и умеешь передвигать камешки по доске, египтянин, но свои-то фишки ты давно потерял.

Вот так в первый раз со дня моего пленения обнаружилось мое увечье, и люди снова стали называть меня обидным и позорным словом евнух.

Однако в конце концов это обстоятельство оказалось благоприятным. Если бы я был полноценным мужчиной, меня бы не допустили к царевне Масаре.

ЗА МНОЙ ПРИШЛИ среди ночи, и я, дрожа от холода, пошел по лабиринту каменных переходов. Мы подошли к каморке Масары. Комнату освещала слабая масляная лампа. Пахло рвотой. Девушка свернулась калачиком на соломенной подстилке посредине комнаты, и лужица рвоты виднелась на полу рядом с ней. Ее мучила ужасная боль. Она стонала и плакала, сжимая руками живот. Я немедленно принялся за работу и тщательно осмотрел больную. Я боялся, что живот окажется твердым, как камень: таков признак воспаления брюшной полости, когда пища прорывается из внутренностей и загрязняет внутреннюю часть. Вылечить это состояние организма невозможно. Даже я, несмотря на свое искусство, не смог бы спасти ее, если бы это произошло.

К огромному моему облегчению, живот был теплый и мягкий, лихорадки не было. Я продолжал осмотр и, хотя она жалобно стонала и кричала от боли всякий раз, когда я прикасался к ней, не мог обнаружить причину боли. Это озадачило меня. Я сел и задумался. Потом заметил, что лицо Масары, искаженное страшной болью, повернуто ко мне, а глаза спокойны и доверчивы.

— Дело хуже, чем я предполагал, — сказал я двум служанкам на гизе. — Мне нужен сундучок, чтобы спасти ее. Принесите его немедленно.

Они бросились из комнаты, а я опустил к ней голову и прошептал:

— Ты умница и ловко разыгрываешь боль. Ты пощекотала горло перышком, правда?

Она улыбнулась и прошептала мне в ответ:

— Я не знала, как встретиться с тобой. Когда женщины рассказали, что ты научился говорить на гизе, я поняла, что мы можем помочь друг другу.

— Надеюсь, это так.

— Мне очень одиноко. Так хочется хотя бы время от времени поговорить с другом, — ее доверчивая непосредственность растрогала меня. — Может быть, вдвоем мы найдем способ бежать из этого ужасного места.

Тут я услышал, что женщины возвращаются. Их голоса эхом раздавались в коридоре. Масара схватила меня за руку.

— Ты мне друг, правда? Ты придешь ко мне снова?

— Да, приду.

— Быстрее скажи мне, пока их нет, как его зовут?

— Кого?

— Того, кто был с тобой в первый день на реке. Кто похож на молодого бога!

— Его зовут Мемнон.

— Мемнон! — повторила она с каким-то особым почтением. — Это красивое имя. Оно идет ему.

Служанки ворвались в комнату, и Масара снова схватилась за живот и застонала, как будто вот-вот умрет. Я цокал языком и тряс головой, чтобы растревожить и без того перепуганных женщин, пока смешивал настой из трав, который вряд ли причинил бы ей вред, а затем пообещал вернуться утром.

Утром Масаре стало лучше, и мне удалось посидеть с ней. В комнате находилась одна из женщин, но ей скоро стало скучно, и она отошла в дальний угол. Мы с Масарой обменялись несколькими словами.

— Мемнон что-то говорил мне. Я не могла понять его. Что он сказал?

— Он сказал: «Я вернусь за тобой. Будь храброй. Я вернусь за тобой».

— Этого не может быть. Он же не знает меня. Мы встретились на какое-то мгновение, — она покачала головой, и слезы показались на глазах. — Неужели ты думаешь, что это правда? — спросила таким умоляющим тоном, что я разволновался и не стал расстраивать ее.