Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

В Москве просить о возобновлении поставок сочли ниже своего достоинства. Молотов предписал Громыко угомонить председателя Амторга, который пытался выражать протесты: „Скажите т. Еремину, чтобы он не клянчил перед американскими властями насчет поставок и не высовывался вперед со своими жалкими протестами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них“.

Новиков 16 мая вручил Грю письмо: „Советское правительство получило ноту заместителя государственного секретаря г-на Грю от 12 мая относительно прекращения поставок Советскому Союзу по ленд-лизу.

Указанная нота и прекращение поставок явились для советского правительства полной неожиданностью. Однако если правительство Соединенных Штатов Америки не видит другого выхода, то советское правительство готово принять к сведению указанные решения правительства США“.

Примите, Сэр, мои заверения в совершенном к Вам почтении».

Американское правительство в итоге внесло изменения в распоряжение президента.

Трумэн в мемуарах снимал с себя какую-либо ответственность за возникшую неразбериху, переложив ее на тупых бюрократов: «Буря разразилась почти сразу. Способ выполнения этого приказа оказался весьма неудачным. Кроули интерпретировал этот приказ буквально и наложил эмбарго на все поставки в Россию и другие европейские страны, вплоть до того, что некоторые суда были остановлены и возвращены в американские порты для разгрузки. Сильнее всего пострадали британцы, но русские восприняли этот шаг как специально направленный против них. Поскольку мы снабжали Россию огромным количеством продовольствия, одежды, оружия и боеприпасов, это внезапное и резкое прекращение помощи по линии ленд-лиза естественным образом всколыхнуло осиное гнездо в этой стране. Русские жаловались на наше недружественное отношение. Мы невольно дали Сталину повод, который он, несомненно, мог использовать в нужный ему момент. Другие европейские правительства тоже жаловались на то, что поставки для них слишком резко обрезали. В результате я отменил этот приказ.

Я думаю, что Кроули и Грю преподали мне хороший урок в начале моего президентства, – всегда необходимо знать содержание подписываемых документов».

В итоге телефонных переговоров Гарриман и Клейтон добились согласия Трумэна на то, чтобы вновь повернуть суда в порты назначения и продолжить погрузку уже запланированных к отправке судов. Однако было оговорено, что последующие поставки вооружений и других грузов в Советский Союз для войны с Японией будут ограниченными. Для подстраховки исполнители попросили подтвердить эти новые указания письменно.

Трумэну придется оправдываться уже и публично, о чем он напишет в мемуарах. «Внезапная остановка ленд-лиза явно была политическим актом со стороны Кроули и Грю. Конечно, было совершенно правильным планировать окончательное прекращение ленд-лиза для России и других стран, но это должно было делаться постепенно, чтобы не создавалось впечатления, что кто-то намеренно ими пренебрегает. В конце концов, мы добились от русских в Ялте соглашения, что они будут участвовать в японской войне через три месяца после того, как немцы капитулируют. В то время в Америке преобладали дружеские чувства по отношению к России, потому что русские, хотя и боролись за свое собственное выживание, спасли нам множество жизней в войне против немцев. В Китае располагалось более миллиона японцев, готовых бороться за занятые территории в течение неопределенного времени. Мы очень хотели, чтобы русские вступили в войну с Японией, из-за их границы с Китаем и железнодорожного сообщения с Европой. Япония при этом контролировала все китайские морские порты от Даляня до Гонконга.

Имея в виду эту ситуацию, я разъяснил позицию правительства. На пресс– и радиоконференции 23 мая я объяснил, что приказ, стоящий за действиями Кроули, был направлен не столько на отмену поставок, сколько на постепенную адаптацию к условиям, возникшим после распада Германии. Я также четко дал понять, что все ассигнования, предусмотренные договором или протоколом, будут предоставлены и все обязательства будут выполнены».

Май-июнь 1945 года были периодом напряженных дебатов по советской политике в Соединенных Штатах. В борьбе «за душу Трумэна» Генри Уоллес, бывший посол в Москве Джозеф Дэвис, ближайший помощник Рузвельта Гарри Гопкинс, министр финансов Генри Моргентау, министр внутренних дел Гарольд Икес и некоторые другие призывали к срочным мерам для остановки стремительного сползания отношений двух стран к конфронтации.

Они утверждали, что в результате ужесточения своей позиции США столкнутся с «ощетинившейся Россией» и с Европой, расколотой на два враждебных блока. Предлагалось договориться с Москвой о демилитаризации Германии и Японии, интернационализации Рура, учесть советские запросы по Черноморским проливам, предоставить кредиты на восстановление экономики Советского Союза.

Сторонником продолжения сотрудничества был Эйзенхауэр. Он говорил своему помощнику капитану Гарри Батчеру: «Теперь русские, у которых относительно небольшой опыт общения с американцами и англичанами, даже с учетом военного времени, не понимают нас, а мы их. Чем больше мы будем общаться с русскими, тем больше они будут понимать нас, тем активнее будет развиваться сотрудничество. Русские при общении прямодушны и откровенны, и любая уклончивость вызывает у них подозрения. Нормально работать с Россией будет возможно в том случае, если мы будем следовать той же схеме благожелательного и позитивного сотрудничества, которая привела к замечательному единству союзников».

Ястребы в Вашингтоне, среди которых наибольшую роль в повороте к «холодной войне» сыграют исполнявший обязанности госсекретаря Грю, военно-морской министр Джеймс Форрестол, посол в Москве Гарриман, со своей стороны, выступали за сдерживание «советской экспансии» путем создания противовесов ей в Европе и Азии, чтобы избежать новой большой войны или, если она вспыхнет, победить в ней. «Грядущая война с Советской Россией – предрешенное дело», – утверждал Грю в записке от 19 мая.

Масло в огонь антисоветских настроений подливала информация от захваченных в плен немецких генералов и дипломатов, командования польской Армии Крайовой и других открытых врагов СССР, убеждавших американцев в неизбежном столкновении с «советской тиранией».

«Было ясно, – напишет в дневнике Дэвис уже в середине мая, – что смерть Рузвельта и поражение Германии ослабили единство „большой тройки“. Большая часть людей вокруг нового президента разделяет, скорее, подозрения Черчилля насчет России, чем надежды Рузвельта и его решимость исчерпать все достойные пути сохранения этого единства, необходимого для сохранения мира».

В лагере самых жестких ястребов все громче стал заявлять о себе и пока малоизвестный в Вашингтоне Джордж Кеннан, у которого «снова появилась потребность изложить на бумаге проблемы, связанные с взаимоотношениями между Россией и Западом». Результатом стал документ, который и.о. посла озаглавил «Международное положение России при завершении войны с Германией». Прекращение войны в Европе, считал Кеннан, означало и поворотный пункт в истории советской дипломатии. Советская армия продвинулась к центру Европы. Сбылась мечта Сталина о создании защитного барьера зоны вдоль западных границ. Возвращение к довоенной ситуации уже невозможно.