Читать книгу - "Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий"

— О! Это в нашу честь? Я польщён! — улыбнулся Балдан.

— Вообще-то это звон к обедне, службе в честь Господа нашего Бога. — улыбнулась Мария в ответ. — Но твоё посольство попало очень удачно, так что…

— … И нам перепала малая толика. — закончил Балдан.

Они разом весело рассмеялись, и Балдан почувствовал, как крепнет в нём симпатия и уважение к княгине. Да, это воистину мудрая правительница. И Бату-хан, как всегда, поступил верно, направив в Ростов не прямолинейного и не слишком далёкого Тудана, а его, Балдана.

— … А это вот храм Успения, отрада наша, — показала рукой княгиня, и Худу ощутил восторг от открывшегося глазам зрелища.

— Нравится, Худу-хан? — внезапно обратилась к пареньку Мария.

— Красиво как… — прошептал Худу.

— Во Владимире был храм не хуже. А каким красивым городом был Киев… — внезапно сказала Мария.

— Они сами виноваты, княгиня, — теперь Балдан смотрел жёстко. — Так будет со всеми, кто противится воле Повелителя.

— Да, конечно, — взгляд Марии потух.

Воцарилось неловкое молчание. Между тем процессия уже въезжала в ворота княжеского терема.

— Ну, гости мои, прошу в дом!

На крыльце Худу встретил мальчик, моложе его года на два. Мальчик несмело улыбнулся, и неожиданно для себя Худу неловко улыбнулся в ответ.

— А ты книжки читать любишь? — спросил мальчик.

— А какие? — оживился Худу.

— Да у нас тут всякие-превсякие есть.

— Я не умею читать по-русски. — насупился Худу.

— А у нас есть книжный смотритель, отче Савватий. — успокоил молодого монгола князь Борис. — Он вслух будет читать. А хочешь, он тебя быстро русской грамоте научит?

— Да… — чуть растерялся от такого напора Худу.

— А ещё у нас есть грамотная кошка.

— Врёшь!

— Да ой, вру! Вот сегодня вечером сам увидишь!

Они стояли и смотрели. Русские люди, жители города Деревича.

Измождённые, бескровные лица, заострившиеся носы. Толпа чутьволновалась, но Мстиславу казалось — это ветер шатает людей, заморенных вконец жестоким гнётом.

Бой на улицах и в домах уже закончился. Крепкий предрассветный сон большинства степняков плавно перешёл в вечный, а те, кто всё-таки успел проснуться, так и не сумели организовать серьёзный отпор. Пленных нападавшие не брали, и только для одного врага было сделано исключение.

Рядом с князем двое ратников удерживали пленного, в котором вполне можно было признать ещё час назад всемогущего Дэлгэра. Сейчас начальник тайной службы выглядел не столь грозно. Во-первых, совершенно голый, и во-вторых, привязанный к палке подобно дикому зверю — палка просунута в рот, челюсти крепко примотаны. Кисть правой руки у монгола отсутствовала, рука была крепко перетянута выше локтя кожаным ремешком. Левая рука была сломана и бессильно висела.

— Люди! — князь старался говорить громко и внятно. — Вот и пришёл час расплаты поганым! Да токмо не всем, признаю. Сила врагов велика. И ждут вас новые испытания, так или иначе. Однако скажу сразу, чтобы не обольщались вы — не оставят в покое поганые тех, кто согнул выю под ярмо им. И вы сами убедились в том. И потому один выход есть — бить их, бить и бить, не давать покоя ни днём ни ночью, покуда не уйдут они с земли нашей!

Гул пронёсся по толпе.

— Решайте сами, люди — дожидаться ли вам смерти голодной, или мучительств новых, или уходить в леса, дабы дать бой гостям незваным!

Снова гул, громче и дольше прежнего.

— Дозволь молвить, княже! — выступил вперёд старик с косматой гривой нечёсаных сивых волос.

— Говори, старинушка.

— Куда мы пойдём, от своих-то домов? В лес, зимой? А бабы, а ребятишки? Погинут все поголовно.

— Так что же? — прищурился Мстислав. — Так тут и дальше прозябать намерены? Пособничать врагам земли русской?

Старик выпрямился.

— Я стар, князь, и бояться мне нечего. Вот ты побил малую толику татар. А остальные? А что будет с жителями града сего, ты подумал?

Губы старика дрожали.

— Я так скажу тебе, Мстислав Святославич — всякий владыка обязан защитить народ свой. А ежели не может он этого сделать, то не защитник он, а обыкновенный тать. Разбойники лесные тож грабежом живут…

— Довольно! — Мстислав глядел на деда побелевшими от ярости глазами. — Токмо уважая седины твои, не отвечаю тебе, как должно. Кто ещё так мыслит?!

Толпа притихла.

— Ежели стадо баранов вы, коим всё одно, кто их стричь будет и кто резать, тогда да. Тогда вам и татары сгодятся. А как же гордость, а как вера отцова?

— Дык верить оне нам не запрещают… — послышался голос из толпы. — Хоть три раза на дню молись…

Толпа вновь невнятно загудела — верно, мол…

— Ясно. Кто ещё сказать хочет? — Мстислав обвёл толпу глазами.

— Дозволь молвить, княже! — выступил вперёд рослый. Худой, как палка мужик с чёрной бородой клином.

— Кто ты есмь, человече?

— Купчина я здешний, Клим Онучин… бывший купец, теперь уже.

— Говори, Клим.

Купец обернулся так, чтобы видеть толпу.

— Люди, вот что я скажу вам. Наверное, многие уже горько пожалели, что поддались тогда страху и отворили ворота пред погаными. Так и так смерть выходит! Потому как хлеба нынче до весны не хватит, почитай, многим, а уж про сев без коней я молчу. И сидеть в граде постылом нечего более!

— У тебя ни жены, ни детишков, тебе-то легко! — раздался из толпы угрюмый голос.

— А я не за всех говорю, а за себя и за тех, кому ярмо татарское шею натёрло! — возвысил голос Клим Онучин. — И такие люди есмь тут!

Он повернулся к Мстиславу.

— Веди нас, князь! Коль пропадать, так хоть с пользой!

— Ну что же! — Мстислав улыбнулся. — Я уже думал, токмо овцы худые остались в граде сём. С хлебом, правда, и у нас трудно. Однако до травеня месяца дотянуть можно. А там вольных людей и лес прокормит. Берите с собой всё, что можно унести, и прежде всего сьестное. Кони татарские нам тоже ой как сгодятся. Всем прочим счастливо оставаться!

— А с этим что будет? — спросил Клим, кивнув на Дэлгэра.

— А что с ним будет? Ничего такого. Шкуру снимем да отпустим!

Они сидели на крепких низкорослых лошадках, как влитые. И в середине улыбался коренастый круглолицый монгол, щеря мелкие желтоватые зубы.

— Ну здравствуй, коназ Магаил.

— И тебе того же, Неврэ-нойон.

— Ты решил встретить нас в чистом поле, чтобы преградить путь к своему Чурнагиву, коназ?