Читать книгу - "Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини"

еще не вполне понял рассуждение Лебеля о мотивах, побудивших его нанести визит инквизиторам, этот вопрос теперь его даже не интересовал. Ему вполне хватало волнений по поводу последствий подобных шагов.

— Вы хотите, чтобы я послал этот ультиматум? — спросил он.

— Разве это не ясно?

Тучный посол стоял, набычившись, против Марк-Антуана:

— Сожалею, гражданин, но я не могу подчиняться вашим приказам.

— Вам же известны полномочия, возложенные на меня Директорией, — с достоинством обронил Марк-Антуан.

— Да, известны. Но проявлять инициативу в принятии столь неординарных мер я не могу. Я считаю, что предъявление этого ультиматума — опрометчивый и провокационный шаг. Это противоречит данным мне указаниям поддерживать мир со Светлейшей республикой. Нет никакой необходимости подвергать венецианское правительство унижению. Без прямого приказа Директории я не стану брать на себя такую ответственность и подписывать этот документ.

Марк-Антуан посмотрел на посла в упор, затем пожал плечами:

— Хорошо, я пощажу ваши чувства. Возьму на себя ответственность, которой вы избегаете. — Он начал стаскивать перчатки. — Будьте добры позвать Жакоба.

Лаллеман в удивлении воззрился на него.

— Ну что ж, раз вы берете на себя такую ответственность… — произнес он наконец. — Но должен честно признаться, что я воспрепятствовал бы этому, если бы это было в моих силах.

— Директория будет благодарна вам за то, что вы не воспрепятствовали. Так где Жакоб?

Маленький смуглолицый секретарь явился, и Марк-Антуан продиктовал ему свое резкое послание, в то время как Лаллеман вышагивал взад и вперед по комнате, кипя сдерживаемым негодованием.

В послании, адресованном дожу и сенату Светлейшей Венецианской республики, говорилось:

«Имею честь сообщить вам, что Французская директория с большим неодобрением относится к тому, что так называемому графу де Лиллю, или графу Прованскому, предоставлено в Вероне убежище, где он имеет средства для организации заговоров и интриг против Французской республики, единой и неделимой. В качестве доказательств этой деятельности графа мы готовы представить вашим светлостям его письма к русской императрице,[1196] перехваченные нами на прошлой неделе. В связи с этой деятельностью мы рассматриваем пребывание так называемого графа Прованского в Вероне как разрыв дружеских отношений, существовавших между нашими республиками, и вынуждены потребовать немедленного изгнания его с территории Светлейшей Венецианской республики».

Когда Жакоб кончил писать, Марк-Антуан взял у него перо и поставил подпись: «Камилл Лебель, полномочный представитель Французской директории».

— Нужно доставить это во Дворец дожей не откладывая, — бросил он. — Слышите, Лаллеман?

— Да, конечно, — угрюмо ответил посол и повторил: — Под вашу ответственность.

Глава 14

ВОССТАНОВЛЕННАЯ РЕПУТАЦИЯ

Марк-Антуан не без основания надеялся, что ему удалось убедить Лаллемана в том, что такой непримиримый республиканец, каким он себя показал, не может вести двойную игру. Тем не менее на душе у него было тяжело.

Посол ни за что не поверил бы его объяснению своего визита во Дворец дожей, если бы не этот безжалостный ультиматум, результатом которого должно было явиться преследование несчастного принца. Марк-Антуан не решился бы на этот бесчестный шаг даже ради собственного спасения, если бы из последнего письма Барраса не было ясно, что приказ об ультиматуме поступит из Директории в ближайшие дни.

И все-таки он жалел, что ему пришлось прибегнуть к столь жестокой мере. От этого ультиматума слишком скверно пахло.

Такого же мнения придерживались и власти Светлейшей республики.

Его поносил, в частности, граф Пиццамано, который озадачил Марк-Антуана сообщением, что инквизиции стало известно о пребывании французского должностного лица Камилла Лебеля в Венеции, поскольку в подписанном им ультиматуме в качестве побудительной причины указывалось событие недельной давности. За это время невозможно было успеть связаться с Парижем, и, стало быть, этот Лебель написал ультиматум в Венеции по собственной инициативе. Это был злобный, не санкционированный свыше жест со стороны экстремиста-якобинца.

Марк-Антуан осознал, что поступил опрометчиво, сославшись на перехваченное письмо к русской императрице. Он решил, однако, что не стоит придавать этому слишком большое значение.

Светлейшая республика с унизительной покорностью склонила свою некогда гордую голову, подчинившись французскому ультиматуму. Людовик XVIII был выслан из Вероны.

При отъезде он не смог удержаться от раздраженных реплик, совсем не подобающих лицу королевской крови. Его пример демонстрировал, как быстро человек привыкает к доставшимся ему благам, рассматривая их как нечто само собой разумеющееся. Не поблагодарив власти Венеции за гостеприимство, он лишь попрекал их за то, что они проявили малодушие и не пожелали выступить ради него против пушек Бонапарта. Принц потребовал, чтобы Бурбоны были вычеркнуты из Золотой книги[1197] Светлейшей республики и чтобы доспехи, подаренные Венеции его предком Генрихом IV, были возвращены ему, Людовику. Это было ребяческое поведение, и так его в Венеции и расценили. Тем не менее оно лишь усугубило унизительное чувство стыда, которое испытывали сенаторы.

Спустя неделю Марк-Антуан с облегчением узнал о том, что Директория прислала Лаллеману приказ предъявить Венеции точно такой ультиматум, какой уже был составлен. Таким образом, Лаллеман имел возможность убедиться не только в твердости якобинских убеждений Лебеля, но и в его остром и проницательном уме.

Кроме того, благодаря происшедшим событиям проблема виконтессы, к облегчению Марк-Антуана, разрешилась сама собой. Во-первых, было бы крайне неблагоразумно разоблачать ее в данный момент, когда на него пало подозрение в связи с арестом Рокко Терци. Во-вторых, имело смысл оставить ее на свободе и добывать через нее ценную информацию.

С приближением лета обе воюющие стороны все с меньшим уважением относились к правам Венецианской республики. Население волновалось, но Манин успокоил его известием, что в Италию направляются свежие австрийские силы под командованием генерала Вурмзера.[1198] В конце июля они действительно скатились лавиной со склонов Монте-Бальдо, посеяв панику в рядах французов и подняв настроение венецианцев, которое не упало даже после того, как в середине августа разбитая армия Вурмзера была вынуждена отступить обратно в Тироль. Оптимисты тем не менее возлагали надежду на победы, одержанные австрийцами на Рейне, и на тот факт, что Мантуя еще не была взята Бонапартом, а пока Мантуя держалась, руки у французов были связаны.

Не считая этих временных спадов и подъемов настроения, жизнь в эпикурейской Венеции в целом текла как обычно. Марк-Антуан продолжал разыгрывать из себя бездельничающего англичанина, и единственный случай, когда ему удалось послужить делу, ради которого он прибыл сюда, было еще одно разоблачение. Он узнал от Лаллемана, что найдена замена Рокко Терци и работа по измерению глубины каналов возобновилась. Он спросил Лаллемана, кого же тот нанял на этот раз, но посол покачал головой:

— Лучше я не буду называть вам его имя. Я не хочу повторять свою ошибку и подозревать