Читать книгу - "Лазарит. Тень меча - Симона Вилар"

Уильям придвинул сестре кресло, а сам опустился на табурет с сиденьем из широких ремней.

— Полагаю, пришла пора поговорить по-родственному. Открой мне ту скорбь, что гнетет твою душу.

Джоанна молчала, отчужденно глядя на маршала.

У нее были серые глаза, как у всех Плантагенетов. Но к этому серому цвету примешивался иной — туманный, бледно-лиловый, словно скрывающий тайну. Красивые губы были крепко стиснуты, молодая женщина казалась спокойной и решительной. Лишь рука, стискивавшая переброшенные на грудь косы, выдавала тайное волнение. Рука была в перчатке, и это показалось ему странным. Перчатки в такой зной?

Поскольку сестра продолжала молчать, Уильям заговорил первым:

— Я отдал приказ выяснить все о твоем муже.

— Что с Обри?

Голос прозвучал спокойно, без тревоги и особого интереса. Значит, она ничего не знает или ловко скрывает все, что ей известно о супруге. Это смутило и одновременно разгневало Уильяма.

— Обри де Ринель находится в Антиохии. Ему ничто не угрожает. Я намерен доставить его сюда. Ты рада?

Она пожала плечами. Нет, сколько бы ни болтали, что Джоанна тоскует в разлуке с супругом, причина в другом. Уильям мало знал женщин, но вряд ли любящая жена осталась бы столь равнодушной.

Маршал собрался с духом и спросил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче:

— Что же с тобой происходит, сестрица?

— Это касается только меня… любезный братец.

Слово «братец» она произнесла с нажимом, подчеркнув его голосом, и в этом слышалась некая насмешка или упрек. Пожалуй, не стоит рассчитывать на то, что родство вынудит Джоанну довериться ему. Но ведь он и в самом деле испытывал боль и тревогу за нее, даже более глубокую, чем ожидал. Но так и должно быть: они одной плоти и крови.

Но когда он сказал об этом вслух, она вновь стала безразличной. Ее затуманенный взгляд был устремлен в сторону — Джоанна не отрываясь смотрела на распятие, висевшее на стене. Когда же Уильям попытался заговорить о том, что она оскорбила французского короля, сестра вдруг сухо рассмеялась.

— Поверь, я сделала это во благо ему! Когда-нибудь Филипп даже поблагодарит меня за то, что я была столь осторожна.

Уильям изумленно вскинул брови.

— Ты хочешь сказать, что… что ты могла его заразить? — догадался он. — Что же это за хворь?

— Это касается только меня! — снова резко парировала Джоанна.

Никакого доверительного разговора не получалось, хотя Уильям понимал: если он не добьется от нее откровенности, Джоанна останется в одиночестве со своей бедой. В том, что она в беде, он уже не сомневался.

Его участливость только раздражила Джоанну. Они родня, но при этом совершенно чужие люди. Открыться? Доверить брату свою тайну, свое горе и позор? Нет, она предпочитала замкнуться в броне отчуждения, как поступала все это время. То, что она испытала, поняв, кого любила и чем теперь ей это грозит, Джоанна скрыла глубоко в тайниках души. И от того, что ее не оставляли в покое, не разрешали уехать, расспрашивали и выпытывали, становилось только хуже.

Так поступали все — и ее верные слуги, и Пиона, и даже король Ричард. А теперь и братца, вечно холодного и невозмутимого, одолело любопытство. Свое несчастье Джоанна прятала под маской спокойствия, однако страх не покидал ее и рос с каждым часом. Ее дни проходили в мучительной тревоге, ночь не приносила покоя, молитва не давала облегчения. Она была обречена и уже начинала свыкаться с этим. Просыпаясь утром, она не чувствовала внутри ничего, кроме пустоты и леденящего холода. Эта пустота образовалась там, где прежде жило и трепетало ее сердце. И с этим она смирилась. Главное, чтобы ее оставили в покое до тех пор, пока не придется открыться — и шагнуть в бездну…

Молчание затягивалось. Внезапно Уильям проговорил:

— Я хочу рассказать тебе, почему принял решение уйти из семьи и стать тамплиером.

Лицо Джоанны осталось спокойным, как тихая вода, но в глазах мелькнуло легкое недоумение. В семействе де Шампер случались разговоры о странном поступке Уильяма. Почетно быть членом прославленного ордена, с этим никто не стал бы спорить, но ведь не для старшего же сына в роду! Уильяму с момента его появления на свет было суждено возглавить род, унаследовать титул барона Гронвуда и Малмсбери, стать лордом бескрайних поместий! Однако он выбрал участь рыцаря-монаха. И хотя на этой стезе он добился многого и в семье о нем говорили с гордостью, однако его имя всегда окружал ореол тайны. Порой Джоанна замечала, как при имени старшего брата некая горестная тень ложилась на лица ее родителей.

Уильям поднялся, подошел к столу и начал перебирать свитки. Делал он это машинально, явно пытаясь скрыть свои чувства.

— Помнишь ли, Джоанна, однажды на Кипре ты сказала, что я похож на отца? В ту минуту я пережил такую боль и такое бездонное отчаяние, каких не испытывал ни разу в жизни. Ибо мне стало ясно, что я совершил роковую ошибку. Я понял, что я и в самом деле — сын Артура де Шампера!

Уильям почти прокричал эти слова и внезапно отбросил свиток, который сжимал в руке. Когда он снова повернулся к сестре, все еще тяжело дыша, то обнаружил, что отрешенность покинула ее. Джоанна выглядела ошеломленной.

— Но мы всегда знали, что ты наш брат! — растерянно проговорила она.

— Что ж, похоже, что я правильно поступил, покинув Англию. Пересуды улеглись, честь рода де Шамперов осталась незапятнанной. Слава Всевышнему! Ибо что мы такое в этом мире без чести? Жалкий прах…

Его лицо разгладилось, и слова полились потоком. Уильям поведал сестре, каким безмятежным и счастливым было его детство. Он рос веселым и беспечным, как многие дети, уверенные в том, что они любимы. Но уже тогда ему случалось ловить на себе странные взгляды и краем уха слышать перешептывания челяди. Дети ведь очень чутки, они все видят и слышат, в том числе и то, что не предназначено для их ушей и глаз.

— Когда родились близнецы Элеонора и Эдгита, я был рад, что у меня появились сестры. Но наследником и продолжателем рода по-прежнему считался я. Затем на свет появился Гай… — маршал слегка понизил голос. — О, я помню, какое было веселье по случаю его рождения, как все вокруг поздравляли отца, подчеркивая со значением, что младенец — вылитый он. Сэр Артур также не скрывал своей радости, а мне не единожды довелось услышать, как люди говорили, что у барона наконец-то появился законный наследник. Но как же я? Обо мне все словно забыли, и я не понимал, что это значит. Я спросил матушку, она сперва растерялась, а потом страшно разгневалась. Никогда прежде мне не приходилось видеть ее такой суровой к челяди. Мне же она мягко пояснила, что люди болтают невесть какую чепуху, так как Гай действительно похож на своего отца, а я пошел в дядю, короля Генриха, и, таким образом, унаследовал черты Плантагенетов, а не де Шамперов…

Уильям умолк, и Джоанна вдруг припомнила, что и сама не раз слышала, что старший брат пошел в царственную родню их отца. Но в этом не было ничего предосудительного, она даже гордилась этим.