Читать книгу - "Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов"

— У Саши все хорошо, — негромко сказал Кузьмич и улыбнулся.

— Мы встретимся еще раз? — быстро спросил Энрико.

— Да… Что ты знаешь о Дробише?

— Последний раз виделся с ним в апреле, когда вернулся из Ирана. С тех пор молчит.

— Судя по всему, руководитель его группы провален.

— Значит, и Дробиш?

Подошел кельнер. Энрико кивком поблагодарил его, принялся за еду.

— Значит, и Дробиш? — повторил он, когда служитель удалился.

— Скорее всего, что так. Но нужна окончательная проверка. Представляешь, что может произойти, если в СД установят, что он лазил в сейф своего хозяина?

— Если Дробиш и провален, то пока молчит. Иначе меня бы арестовали. А пока я вне подозрений.

— Почему так думаешь?

Энрико рассказал о контактах с Гейдрихом.

— Сегодня проводили тренировку. Послезавтра снова встретимся в спортивном зале. Кстати, он заверил, что у Саши все благополучно. Я пытался выяснить намерения нацистов в отношении Кавказа. Конечно, ответа не дождался. Но я отвлекся… Как же быть с Дробишем?

— Тебе придется этим заняться. Сам понимаешь, как все важно.

— Попытаться навести справки в самом замке?

— Исключается!

— Что же тогда?

— Ты и Саша жили в Вальдхофе около недели… Кто вас видел?

— Только Тилле и Дробиш.

— А сын хозяина?

— У него есть сын? Я и не знал.

— Значит, мальчишку услали из замка, пока вы там находились. Да так оно и полагалось: Тилле службу понимает, осторожен. Знаешь, очень хорошо все складывается! Парня зовут Андреас. Сейчас ему лет восемнадцать-девятнадцать. Вот твой объект, Энрико. Но встретиться с ним надо за пределами Вальдхофа. Влезь к нему в душу. Он должен быть в курсе того, что случилось с Дробишем.

В зал вбежал мальчишка с кипой газет.

— Одесса, — закричал он, размахивая газетой. — Войска фюрера захватили сегодня крупный южный город Советов — Одессу!

Посетители повскакали с мест, расхватывая газеты.

— Эй! — Энрико швырнул парню монету.

Тот поймал деньги, протянул газету. Энрико развернул ее. Да, два с половиной месяца мужественно оборонялась Одесса и вот сегодня пала.

— Ну-ка, приятель!

Возле столика стоял старик с черной повязкой на глазу. Он только что отхлебнул из большой кружки, потрясал ею.

— Я бывал в этом городе! — кричал старик. — О, мама-Одесса — прима! Я моряк, господа! Я ходил в Одессу. Но я был там гостем. Теперь буду хозяином!..

— Хорошо сказано. — Энрико встал. — Надеюсь, встретимся с вами в Одессе, продолжим наш разговор!

Он протянул руку одноглазому. Тот подал свою. В следующую секунду старик скривился от боли, выдернул руку.

— Вы сумасшедший, — простонал он, дуя на пальцы.

— Простите! — Энрико изобразил смущение, растерянность. — Но поймите меня: я взволнован не меньше вашего!.. Эй, обер, кружку пива старому морскому волку за мой счет!

Подбежал кельнер с кружкой. Старик принял компенсацию, залпом выпил пиво и вернулся на место.

Садясь за свой столик, Энрико перехватил суровый взгляд Кузьмича.

— Совсем было потерял голову, — пробормотал он, оправдываясь.

— И потеряешь, — жестко сказал Кузьмич. — Сам погибнешь и других за собой потянешь.

Вдруг он словно поперхнулся. Выхватив из кармана платок, прижал его к губам. Он долго кашлял, отвернувшись к стене. Энрико молча смотрел на его спину с остро выпирающими лопатками.

Наконец-то прекратился приступ кашля. Кузьмич спрятал платок, достал другой, тщательно вытер губы и подбородок.

— Тебе все ясно с Андреасом? — сказал он, ровно и глубоко дыша, чтобы успокоить сердце. — Понял задачу?

— Понял.

— Значит, договорились… На сегодня хватит. Увидимся через неделю, 23 сентября, здесь, в это же время. За неделю ты должен управиться. В замке не появляйся. И еще, перед встречей с Андреасом измени внешность.

— Где вы остановились? — вдруг спросил Энрико.

Кузьмич метнул на него сердитый взгляд, стал выбираться из-за стола.

— Саша не простит, если с вами случится беда, а я не смогу помочь, — быстро сказал Энрико. — Вы слышите?

Ответа не последовало.

— Вдруг я раньше срока закончу с заданием, — схитрил Энрико. — Как вас найти?

Шаркая подошвами, Кузьмич добрался до выхода, раздвинул занавес из стволов бамбука, исчез за ним. Еще некоторое время колебались бамбуковые стержни и повисли неподвижно.

3

Кузьмич медленно брел по улице. В этот воскресный день в Берлине ярко светило солнце, было по-летнему тепло: прохожие шли с плащами через руку, иные в пиджаках нараспашку. А он подавлял желание плотнее закутаться в свое габардиновое пальто. Еще в пивной его стал мучить озноб. Сейчас плечи, спина и вовсе заледенели. Самым разумным было бы спешить в отель, проглотить чашку горячего кофе и забраться под одеяло. Но он твердо решил, что сперва побывает у дома Эссена.

Он огляделся в надежде встретить такси. Но с началом войны таксомоторы стали редкостью в германской столице.

На перекрестке, где он готовился пересечь улицу, мимо проехал синий «опель». За рулем сидел Энрико. Кузьмич видел, как автомобиль сбавил скорость, остановился в отдалении: Энрико тоже заметил Кузьмича и на всякий случай притормозил.

Но старик не мог воспользоваться «опелем», так же как десятью минутами раньше должен был отмолчаться в ответ на просьбу Энрико сообщить адрес. Оба и так достаточно рисковали, встретившись на глазах у десятков людей. Кроме того, тревожило поведение Энрико: у него явно притупилось чувство опасности. А только оно, это чувство, — главный охранитель разведчика…

Поездка в метро и трамвае заняла около часа. Солнце уже скрылось за крышами домов, когда он оказался на нужной улице. Вот и знакомое здание. Продолжая движение, Кузьмич скосил глаза на фасад. Окно в квартире Эссена было распахнуто — окно с цветами. И возле горшка с красными гвоздиками стояла лейка!

Он неторопливо миновал дом. Где-то здесь должно быть кафе… Ага, вот оно.

Он вошел в заведение, спросил чашку кофе и газету, занял дальний от витринного стекла столик. Если до сих пор не снято наблюдение за домом, то и в кафе могли приглядываться к любопытным клиентам…

Заказ принесла моложавая стройная женщина.

— У нас только с сахарином, — сказала она, ставя на стол чашку.

Кузьмич понимающе кивнул, обхватил чашку ладонями. Пальцы дрожали, он едва не расплескал кофе.

Чашка была выпита, он попросил еще.