Читать книгу - "Соратники Иегу - Александр Дюма"

— О друг мой, ты станешь свободным человеком, ты займешь высокое положение.

— Я стану бедным изгнанником, Амели! Нам нечего надеяться на амнистию, которую получили вандейцы и бретонцы.

— Отчего же?

— Мы ведь не солдаты, дорогое дитя, мы даже не мятежники — мы Соратники Иегу!

У Амели вырвался тяжелый вздох.

— Мы разбойники, бандиты, грабители мальпостов, — продолжал Морган, умышленно делая ударение на этих словах.

— Молчи! — прошептала Амели, закрывая ему рот рукой. — Молчи, не будем говорить об этом. Объясни лучше, почему ваш король освободил вас от клятвы, почему ваш генерал отпустил вас.

— Первый консул пожелал встретиться с Кадудалем. Сначала он послал к нему твоего брата для переговоров; Кадудаль отказался пойти на соглашение. Но вскоре Кадудаль, как и мы, получил от Людовика Восемнадцатого повеление прекратить военные действия. Тут же пришло новое послание первого консула: то было охранное свидетельство вандейскому генералу, приглашение как от равного к равному посетить Париж. Кадудаль согласился и сейчас, вероятно, находится на пути в Париж. Значит, теперь можно ждать если не мира, то хотя бы перемирия.

— О Шарль, какое счастье!

— Не радуйся слишком, любовь моя.

— Отчего же?

— Знаешь, чем вызван приказ прекратить враждебные действия?

— Нет.

— Дело в том, что господин Фуше — хитрая бестия; видя, что ему с нами не справиться, он решил нас обесчестить. Он навербовал шайки мнимых Соратников Иегу и послал их в Мен и Анжу. Они не только отбирают казенные деньги, но обкрадывают и грабят пассажиров, врываются по ночам в дома и на фермы, истязают хозяев, ставят их на раскаленные угли, допытываясь, где у них спрятаны деньги. И вот эти мерзавцы, гнусные бандиты, живодеры действуют от нашего имени и якобы сражаются за те же идеи. Выходит, что полиция господина Фуше не только поставила нас вне закона, но и покрыла нас позором.

— О Боже!

— Вот что я хотел тебе сказать, дорогая Амели, прежде чем снова предложить тебе бежать со мной. Во Франции и за границей, даже при дворе государя, которому мы служили, рискуя жизнью, нас будут считать, да уже и теперь считают, негодяями, достойными эшафота.

— Пусть так… но для меня, мой любимый Шарль, ты мужественный, доблестный герой, убежденный сторонник короля, за которого продолжал сражаться, когда все сложили оружие! Для меня ты честный барон де Сент-Эрмин, или, если тебе больше нравится, благородный, храбрый, непобедимый Морган!

— Вот все, что я хотел знать, моя любимая! Стало быть, невзирая на гнусные слухи, которыми пытаются запятнать нашу честь, ты не колеблешься, ты согласна не только отдаться мне — ты уже отдалась, — но и стать моей женой?

— О чем ты говоришь? Я не колеблюсь ни единой минуты, ни единой секунды! Для меня это величайшая радость, счастье всей моей жизни! Я твоя жена перед Богом; Господь увенчает самые пламенные мои желания, когда я стану твоей женой перед людьми.

Морган упал к ее ногам.

— Амели! — воскликнул он. — Молю тебя на коленях, простирая руки, молю тебя от всего сердца, ответь мне: Амели, хочешь бежать со мной? Амели, ты готова покинуть Францию? Амели, ты согласна быть моей женой?

Амели выпрямилась, сжимая руками пылающий лоб, словно кровь бросилась ей в голову.

Морган схватил ее за руки, глядя на нее с тревогой.

— Ты колеблешься? — спросил он глухим, дрожащим голосом, чуть не задыхаясь.

— Нет, ни одной минуты! — порывисто воскликнула Амели. — Я была и буду твоей всегда, во всем и повсюду! Просто эта весть потрясла меня, ведь это так неожиданно!

— Подумай хорошенько, Амели: ведь я предлагаю тебе оставить родину, семью, все самое дорогое, самое священное. Последовав за мной, ты покинешь дом, где родилась, мать, родившую и вскормившую тебя, любимого брата, и он, узнав, что ты стала женой разбойника, вероятно, возненавидит и непременно будет презирать тебя.

При этих словах Морган со страхом вглядывался в глаза Амели.

Ее лицо постепенно прояснилось, озаряясь нежной улыбкой, и, словно спускаясь с неба на землю, она склонилась к Моргану, все еще стоявшему на коленях.

— О Шарль! — промолвила девушка голосом нежным, как журчание чистой и светлой реки, струившейся у ее ног. — Какое это могучее чувство — любовь, ниспосланная нам Богом! Несмотря на то что ты принес ужасные вести, я говорю тебе без боязни, без колебаний, почти без сожалений: Шарль, я следую за тобой! Шарль, я твоя! Шарль, когда мы едем?

— Амели, в нашем положении нельзя раздумывать и откладывать. Если мы едем, если ты бежишь со мной, то сию минуту: завтра мы должны быть по ту сторону границы.

— А как нам удастся бежать?

— В Монтанья стоят два оседланных коня — для тебя и для меня. У меня есть аккредитивы в двести тысяч франков на Лондон и Вену. Мы поедем туда, куда ты захочешь.

— Я буду жить там, Шарль, где будешь ты; не все ли мне равно, в какой стране, не все ли равно, в каком городе!

— Тогда едем!

— Я прошу пять минут на сборы, Шарль. Это не слишком долго?

— Куда ты идешь?

— Мне нужно проститься с любимым домом, достать твои дорогие письма, взять с собой четки слоновой кости от первого причастия, кое-какие вещицы, любимые, священные, памятные с детства. Это все, что мне останется на чужбине от матери, от семьи, от Франции; я соберу все это и сейчас же вернусь.

— Амели!

— Что?

— Я не хотел бы расставаться с тобой: мне чудится, что теперь, когда мы вместе, покинуть тебя на миг — значит потерять навсегда! Амели, можно мне пойти с тобой?

— Пойдем! Что мне за дело теперь, если увидят твои следы! Завтра утром мы будем уже далеко. Пойдем!

Молодой человек выпрыгнул из лодки и подал руку Амели. Он крепко обнял ее, и оба направились к замку. Взойдя на крыльцо, Шарль остановился.

— Иди одна, — сказал он, — нельзя нарушать тишину священных минут прощания. Хотя я все понимаю, но мог бы тебя стеснить. Я жду тебя здесь и стою на страже. Теперь, когда ты рядом, я уверен, что ничто нас не разлучит. Иди, моя Амели, и возвращайся поскорее.

Вместо ответа Амели протянула ему губы для поцелуя; потом она быстро поднялась по лестнице, вошла в свою комнату, взяла резную деревянную шкатулку, окованную железом, где хранились ее сокровища — письма Шарля от первого до последнего, сняла висевшие над каминной доской белые четки слоновой кости и привязала к поясу часы — подарок отца. После этого она прошла в спальню матери и, нагнувшись к изголовью, поцеловала подушку, на которой еще недавно спала г-жа де Монтревель, преклонила колени перед распятием в ногах кровати, начала было благодарственную молитву, но, не посмев ее закончить, стала читать другую… и вдруг остановилась. Ей послышалось, что Шарль зовет ее.