Читать книгу - "На край света - Владимир Кедров"

— А что, Федот Алексеич, — спросил Попова покрученик крестьянский сын Ивашко Осипов, — пожалуй, скоро и на охоту?

— На медведя пойдем! — живо ответил Попов. — Удима! Где он? Удима, ты божился, что знаешь медвежье место?

— Знаю, хозяин. Удима знает, — отвечал худой, сморщенный старый якут, взявшийся быть вожем, то есть проводником, и толмачом.

— Без мяса оттоле не вернешься, — добавил он, приветливо глядя на Попова.

Попов вышел с Удимой поразмяться на лыжах. Похожее на луну красноватое солнце висело во мгле низко над горизонтом. Снег матово блестел и весело скрипел под лыжами.

Удима шел впереди, прокладывая лыжню. Временами он оглядывался на Попова, показывая плоское, морщинистое, узкоглазое лицо, и дружелюбно улыбался.

Старый Удима был беглым рабом кангаласского тойона Курсуя. Однако когда-то он был свободным человеком и жил с женой и двумя детьми на реке Танде, притоке Алдана, занимаясь соболиным промыслом.

Попову захотелось побольше узнать об Удиме.

— Удима, — обратился он к старику, — расскажи-ка, как ты попал к своему тойону.

— Учугей, хорошо, — охотно согласился Удима. — Вот прискакали кангаласцы. Курсуй, сын самого тойона Бозеко Тыниновича, налетел. Да брат с ним был родный Бузудай, да их родники, да боканы[44], да вскормленники их. Сына мово убили. Юрту спалили. Меня, жену и дочь в полон увели.

За семь лет жизни в Сибири Попов наслышался много подобных рассказов. Якутские тойоны постоянно совершали набеги на улусы соседних племен, а бывало — и на улусы своего же племени.

— Где ж твоя жена?

— В ту пору умерла жена тойона Бозеко. Моя Чимая ей служила. Ее и зарезали, чтоб схоронить с хозяйкой.

— Что ты! — воскликнул пораженный Попов, но тут же вспомнил, что он уже слышал о диком обычае хоронить ближайших рабов с их тойонами.

— Бокан должен служить тойону и после смерти, — спокойно пояснил Удима.

— Где твоя дочь?

Удима грустно повесил голову.

— Тойон Курсуй продал ее. Взял за нее двух кобыл.

— Давно ли ты ушел от Курсуя?

Удима снял рукавицу и пересчитал по пальцам.

— Пять зим, как ушел.

— Как ты убежал?

— Как? Ночью увел двух коней. В Якутский острог прискакал. У русских я и остался.

— А не требовал ли тебя тойон обратно?

— Где требовать! Курсуй сам должен был бежать. Заворовался! Повинен он в убийстве.

— Поймали его?

— Где там! Тайга велика.

— Как ты попал на Колыму?

— Как? Ушел я сперва на Индигирку. Соболей добывать. Пристал к покрученикам торгового человека Дубова. С ними и ушел. Там ограбил нас беглый казак Анкудинов. С голоду помирали. Потом пристал к охотникам, что на Колыму шли.

Попов разглядывал морщинистое лицо человека, чья судьба была столь изменчивой. Вдруг впереди послышались собачий лай и крики людей. Меж деревьями показались нарты.

Несказанно удивленные, Попов и Удима увидели средь кустов дюжину измученных собак. Высунув языки и скуля, они едва вытаскивали нарты из сугробов. Рядом с нартами бежал на лыжах долговязый человек с палкой в руке и пищалью за плечами. То и дело он помогал собакам и кричал высоким фальцетом:

— Ну! Рыбий глаз! Вперед! Паца! Паца![45]Чтоб вас громом разразило!

Долговязый был одет в рваную короткую кухлянку и меховые штаны. На поясе у него болтались топор и большой нож. Едва каюр[46]обернулся, Попов увидел рыжие космы волос, выбившиеся из-под рваной рысьей шапки, выпученные бесцветные глаза под рыжими бровями, длинный вздернутый нос, впалые щеки, открытый рот и редкую, словно выщипанную, бороденку.

— Сидорка! — весело окликнул Попов.

— Холмогорец! — не менее радостно отозвался Сидорка петушиным голосом. — Фомка! — закричал он, оборачиваясь назад. — Фомка! Федот Алексеич! Вот он!

Из-за лиственничной поросли на визжавших от нетерпения собаках вырвались вторые нарты. Рядом с ними бежал на лыжах коренастый старик, сивая борода которого метлой торчала в разные стороны. Глаза старика были едва видны из-под надвинутой лисьей шапки, а нос, имевший форму картофелины, поражал ярко-красным цветом.

— Федя! Неужто ты, мил-любезный человек! Вот уж нежданно-негаданно! — густым басом приветствовал старик Попова и обнял его словно родного.

Фома Семенов, по прозвищу Пермяк, и его неразлучный друг Сидор Емельянов Устюжан — известные на сибирских реках охотники. Полные имена этих скромных людей мало кто знал. Большинству промышленных и служилых людей они были известны как «Фомка с Сидоркой».

Попов впервые встретился с Фомкой и Сидоркой лет пять назад на Оленек-реке. Позже он видел их на Яне и на Индигирке.

Тем временем под крики охрипших охотников еще пять собачьих упряжек выбежали из-за кустов.

— Вперед! — закричал Попов, едва они остановились. — Зимовье близко!

Скоро все были в зимовье. Крики, приветствия, лай собак — все смешалось в нестройный веселый гомон. Прибытие двенадцати человек с Яны и Индигирки явилось большим событием.

Собак накормили и привязали. Попов пригласил Фомку с Сидоркой в свою избу и усадил их за стол. Колымчане с нетерпением ожидали, когда же гости насытятся и начнут рассказывать новости.

— Накормлены и напоены! — возвестил наконец бас Фомки.

Это сообщение оказалось несколько преждевременным в отношении Сидорки.

— Благодарствую, Федя, мил-любезный человек, — прибавил Фомка.

— А племянничка твово, Емелю Стефанова, мы видели, — сказал Сидорка Попову, ослабляя ремень на вздутом животе. — Здравствует. Красавец!

— Вот как! Где ж вы его видели?

— На Яне, милой, на Яне, — пробасил Фомка, вытирая губы.

— Написал что-нибудь?

— Чего нет, того нет… — Фомка замялся, смущенно оглядываясь на Сидорку.

— Может, сказать что велел?

— Ась? Сказать? — Фомка почесал затылок. — Не вспомнить…

— Даже и кланяться не просил? Вот свинья!

— Коль сказать правду, мил-любезный человек, свиньи-от это мы с Сидоркой.

— Вы?

— Наш грех.

— Как это ваш?

— А так, что, Федя, ушли мы с Сидоркой из Усть-Янского зимовья не прощаясь.

— А куда ушли, того не сказывали, — добавил Сидорка, снова принимаясь за изрядный кусок мяса.