Читать книгу - "Сестры - Георг Эберс"

Роскошные сады окружали дворец; толпы рабочих возделывали цветники, тенистые аллеи, кусты и деревья, чистили пруды, откармливали рыб, ухаживали за зверинцем, в котором содержались всевозможные звери, от тяжелого неповоротливого слона до быстроногой антилопы, и множество пестрых птиц всех стран света.

Из великолепно отделанных купальных галерей поднимался легкий белый пар, из псарни раздавался громкий лай, из длинных открытых конюшен слышалось ржанье жеребят, стук копыт и бряцание уздечек.

Театр — полукруглое новое здание — примыкал к старому дворцу, а посреди садов рассеяны были большие шатры для телохранителей, послов и писцов; целые ряды других палаток, служивших столовыми для придворных чинов, наполняли обширное пространство в садах и за стенами дворца.

Солдатам была отведена большая площадь между городскими улицами и царским дворцом. Здесь по сторонам тенистых дворов стояли дома стражи и тюрьмы. Другие воины жили в палатках, тесно примыкавших к стенам дворца.

Лязг оружия и громкие команды на греческом языке доносились до царицы. Клеопатра сидела на плоской крыше дворца, украшенной мраморными статуями. Вся крыша была засажена широколиственными южными растениями и рощицами благоухающих цветущих кустов. Здесь, в этих воздушных палатах, больше всего любила царица отдыхать летом. Один-единственный выход вел к этому роскошному убежищу, всегда полному прохлады и аромата. Никто не смел войти туда без приказания, дабы не нарушить покоя царицы. У подножия широкой лестницы постоянно стояли на страже ветераны из числа македонских благородных воинов, обязанные повиноваться Клеопатре так же, как самому царю.

При заходе солнца эта пышная стража распускалась и расходилась по домам.

Заслышав слова команды и гул щитов сменявшейся стражи, царица вышла из шатра и взглянула на запад. Заходящее солнце причудливыми красками заливало желтые изрытые громады обнаженных Ливийских гор и группы стоявших рядами пирамид; легкие серебристые облачка, скользившие по ясному небу над тихой долиной Мемфиса, мало-помалу принимали красно-розовый оттенок, и золотистые полосы заблистали по их изломанным краям.

Но царица, вышедшая вместе с молодой гречанкой, белокурой Зоей, своей любимицей и подругой детства, осталась равнодушной к этой волшебной сверкающей красоте и, защитив глаза рукою, стала всматриваться вдаль:

— Где-то пропадает Корнелий? Когда перед храмом мы взошли в колесницу, он исчез, и как я ни смотрела, нигде не видела ни его повозки, ни Эвлеуса, который его сопровождает. Очень невежливо уйти, не прощаясь, я могла бы даже назвать это неблагодарностью, потому что я обещала на обратном пути рассказать ему о моем брате Эвергете, которого я жду сегодня в полдень. Публий его еще не знает, потому что Эвергет был в Кирене, когда Корнелий прибыл в Александрию. Видишь ты черные тени вон там, у виноградников Какема? Это он, может быть! Ах нет, ты права, это птицы густыми стаями летают над дорогой. Ты также Дальше ничего не видишь? Нет? А ведь у нас обеих молодые и острые глаза. Мне очень интересно, как понравится Эвергету Публий Сципион. Редко можно найти более различных людей, а между тем в них есть что-то общее.

— Они оба мужчины, — перебила Зоя царицу и посмотрела на нее, как бы ожидая одобрения своей повелительницы.

— Да, они мужчины, — гордо подтвердила Клеопатра. — Мой брат еще так молод, а между тем среди возмужавших нет никого, кто бы превосходил его силой воли и непреклонной энергией. Еще раньше чем я сделалась женой Филометра, Эвергет прибрал к своим рукам Александрию и Кирену, которая по праву должна принадлежать моему супругу, как самому старшему из нас троих. Это было совсем не по-братски, и много есть еще других причин сердиться на него, но когда через три четверти года я увидела его опять, я все забыла. Я так приветствовала его, точно юный титан оказал мне и моему супругу, а своему брату, важную услугу. Я знаю, каким необузданным часто бывает он, ничему не зная ни меры, ни границы, и, однако, я все прощаю ему, этому молодому гиганту. Вот бы весело было, если бы ему вздумалось бросить Пелион на Оссу[24]! В моих жилах течет тоже горячая кровь, а начало всех порывов есть сила, чистая, настоящая сила. Найди мне такую женщину, которую бы не пленяла сила. Ничем мы так не восторгаемся в мужчинах, как силой, потому что это единственный дар, на который боги для нас поскупились. Жизнь сама умеряет слишком бурные стремления, но я сомневаюсь, чтобы удалось укротить стремительный нрав этого человека. Подобные ему всегда безостановочно идут вперед и остаются сильными до конца, а конец наступает для них внезапно. Такой дикий поток мне гораздо милее тихой, безвредной для всех речки на равнине, медленно испаряющейся в болото. Ему можно простить его неистовство. Даже его ошибки или, скажу прямо, пороки невольно возбуждают удивление, но и его достоинства не меньше пороков, а когда он захочет, он очаровывает и старого, и молодого. Скажи, кто превосходит его быстротой и энергией ума?

— Ты можешь им гордиться, — отвечала Зоя. — Так высоко, как Эвергет, даже Публий Сципион не может взлететь!

— Но Эвергету недостает твердой и спокойной уверенности Корнелия. Человек, соединивший в себе хорошие качества их обоих, по моему мнению, не уступит богам.

— Среди нас, несовершенных смертных, это был бы единственный совершенный, — заметила Зоя. — Боги не потерпят совершенного человека, потому что им бы пришлось вступить в состязание со своим собственным творением.

— Вот идет один, в ком нет недостатков! — вскричала молодая царица и поспешила навстречу богато одетой пожилой женщине, которая вела за руку бледного двухлетнего мальчика.

Нежно, но порывисто бросилась царица к малютке и хотела взять его на руки, но робкий ребенок, раньше ей улыбавшийся, испугался, быстро отклонился от матери и, закрыв свое личико ручонками, пытался скрыть его в одеждах важной няни.

Царица сейчас же опустилась на колени, взяла за плечи мальчика и сперва ласковыми словами, потом силой хотела его оторвать от скрывавших его складок платья и повернуть к себе. Напрасно няня, бывшая раньше его кормилицей, ласками успокаивала дитя; мальчик расплакался и тем энергичнее уклонялся от нежных ласк матери, чем настойчивее она старалась привлечь его к себе.

Наконец няня, высоко подняв ребенка, хотела передать его царице, но он крепко ухватился ручками за шею кормилицы и с плачем, перешедшим в крик, отбивался от матери.

Среди этой неудачной борьбы матери с сыном послышался шум колес и топот копыт. Царица сейчас же оставила ребенка, подбежала к перилам крыши и крикнула Зое:

— Публий Сципион идет! Пора одеваться на пир. Упрямый ребенок все еще ничего не хочет слушать? Унеси его, Праксиноя, и позволь тебе заметить, что я тобой недовольна! Ты отчуждаешь от меня моего собственного ребенка, чтобы завладеть будущим царем. Это недостойно тебя или показывает твое неумение, и что ты не доросла до доверенной тебе должности. С обязанностями кормилицы ты покончила, и я буду искать и найду другую няню для мальчика. Никаких возражений! Ни слез: с меня довольно крика ребенка!