Читать книгу - "Святилище - Кейт Мосс"

Изольда оставалась в своей спальне под постоянным присмотром и даже не знала о похоронах. Запертая в своем безмолвном нереальном мире, она не замечала, быстро или медленно проходит время и движется ли оно еще или застыло на грани единой минуты. Ее жизнь сомкнулась внутри ее больной головы. Она различала свет и тьму, чувствовала порой сжигающую ее лихорадку, и еще она чувствовала, что застряла в щели между двумя мирами, разделенными непроницаемым занавесом.

Те же люди почтили на следующий день доктора Габиньо на кладбище приходской церкви в Ренн-ле-Бен, но на сей раз у могилы собрались и горожане, любившие и уважавшие молодого врача.

Доктор Куррен произнес речь, восхваляя неутомимое усердие Габиньо, его увлеченность и чувство долга.

После похорон Леони, притихшая от горя и ответственности, вдруг обрушившейся на ее юные плечи, вернулась в Домейн-де-ла-Кад и с тех пор редко покидала имение. Дом зажил безрадостной однообразной жизнью, день тянулся за днем.

В голом буковом лесу рано выпал снег, окутав белым лужайку и парк. Озеро замерзло и лежало ледяным зеркалом под низкими тучами.

Молодой медик, заменивший Габиньо на месте ассистента доктора Куррена, ежедневно приезжал из города, наблюдая за ходом лечения Изольды.

— Сегодня у мадам Верньер сильное сердцебиение, — серьезно сказал он, собирая свои инструменты в черную кожаную сумку и снимая с шеи стетоскоп. — Тяжесть утраты, напряжение, вызванное ее состоянием… Чем дольше затянется такое состояние, тем меньше у меня надежды на ее полное выздоровление.

В декабре погода стала еще мрачнее. Порывистый ветер задувал с севера, неся шквалы града, бившего по крыше и в окна дома.

Долину Од терзали морозы. Оставшиеся без крова были счастливы, если их принимали к себе в дом соседи. Волы в полях голодали и болели, их копыта вязли в ледяной грязи. Реки застыли. По проселкам невозможно стало проехать. Еды не хватало и скотине, и людям. Дребезжащий колокольчик ризничего разносился по полям, когда Святые Дары несли в дом нового умирающего грешника по заснеженным скользким тропинкам. Казалось, все живущие один за другим уходят из жизни. Ни света, ни тепла, словно задули свечу.

В приходской церкви Ренн-ле-Бен кюре Буде служил обедни за умерших, и уныло звонил колокол. В Кустоссе кюре Гелис открыл двери перед бездомными, предложив им убежище в своем холодном доме при церкви. В Ренн-ле-Шато аббат Соньер прочел проповедь о зле, рыскающем по округе, и призвал своих прихожан искать спасения в объятиях истинной церкви.

В Домейн-де-ла-Кад слуги, хотя и были потрясены случившимся и своим участием в этом деле, держались твердо. Болезнь Изольды затянулась, и они признали в Леони хозяйку дома. Но Мариета с тревогой смотрела, как Леони, потерявшая от горя аппетит и покой, с каждым днем худеет и бледнеет. Ее зеленые глаза уже не блестели как прежде, но силы духа она не утратила. Она не забыла обещания, данного Анатолю: позаботиться о его жене и ребенке.

Виктор Констант был обвинен в убийстве Маргариты Верньер в Париже, в убийстве Анатоля Верньер в Ренн-ле-Бен и в покушении на убийство Изольды Верньер, в первом замужестве Ласкомб. Кроме того ему грозило наказание за нападение на проститутку в Каркассоне. Предполагалось — и было принято как доказанное без дополнительного расследования, — что доктор Габиньо, Шарль Денарно и третий участник этого прискорбного дела были убиты по приказу Константа, хотя и не его палец спустил курок.

Горожане неодобрительно встретили известие о тайном браке Анатоля и Изольды. Их скорее раздражала поспешность, с которой все было проделано, нежели то обстоятельство, что он был племянником ее покойного мужа. Но, казалось, со временем они смирятся с новшествами в Домейн-де-ла-Кад.

Поленница у стены кухни таяла на глазах. Изольда не приходила в сознание, хотя ребенок в ней рос благополучно. Днем и ночью в ее спальне на первом этаже трещали в добром огне камина поленья. Часы солнечного света были так коротки, что не успевали согреть землю до наступления новой темной ночи.

Порабощенная скорбью, Изольда словно застыла на перекрестке между двумя мирами: тем, что она на время покинула, и другим, пока неведомым. Голоса не оставляли ее, нашептывая, что, сделав еще шаг, она обретет тех, кого любила на залитых солнцем лугах. Там будет Анатоль, омытый теплым радостным светом. Бояться нечего. В минуты, представлявшиеся ей благодатью, она жаждала умереть. Быть снова с ним. Но дух ребенка, стремившегося родиться на свет, был сильнее.

В тусклый тихий день, ничем не отличавшийся от многих таких же до и после него, Изольда начала ощущать свое хрупкое тело. Сначала чувствительность вернулась к пальцам. Ощущение было столь неуловимым, что его легко было перепутать с чем-то другим. С автоматическим, а не сознательным откликом. Словно мурашки собрались в кончиках пальцев и под длинными овальными ногтями. Потом дернулась под одеялом бледная ступня. Потом закололо кожу в основании шеи.

Она шевельнула рукой, и рука ее послушалась.

Изольда услышала звук. Не вечно преследовавший ее неумолчный шепот, а обычный домашний звук: ножки кресла проскребли по полу. Впервые за месяцы этот звук не был искажен, преувеличен или подавлен временем и светом, а непосредственно проник в сознание.

Она почувствовала, как над ней кто-то склонился, теплое дыхание коснулась лица.

— Мадама?

Веки дрогнули и открылись. Она услышала вздох, торопливые шаги, звук распахнувшейся двери, крики в коридоре, разлетевшиеся по всему дому, все громче и увереннее:

— Мадомазела Леони! Мадама очнулась!

Изольда моргнула от яркого света. Снова шум, затем прикосновение холодных пальцев к руке. Она медленно повернула голову и увидела над собой участливое лицо своей молодой племянницы.

— Леони?

Холодные пальцы сжали ее руку.

— Я здесь.

— Леони… — Голос Изольды прервался. — Анатоль, он…

Изольда выздоравливала медленно. Она ходила, подносила вилку ко рту, спала, но силы то и дело покидали ее, а в ее серых глазах погас свет. От горя она стала сама не своя. Любая мысль, ощущение, вид и запах задевали струны горестных воспоминаний.

По вечерам она чаще всего сидела с Леони в гостиной, говорила об Анатоле, а ее тонкие белые пальцы лежали на растущем животе. Леони привелось услышать всю историю их любви, от мгновения первой встречи к решению не упускать счастья, к похоронам, разыгранным на монмартрском кладбище, до радостного мгновения их тайного венчания в Каркассоне под крылом великой бури.

Но сколько бы раз ни пересказывала Изольда эту историю, конец всегда был один. «Когда-то давным-давно…» — сказка о любви, лишенная счастливого конца.

Зима наконец прошла. Снег таял, хотя в феврале заморозки по утрам еще покрывали землю белым инеем.

В Домейн-де-ла-Кад Леони и Изольда, скованные вместе горем потери, следили за тенями на лужайке. Их редко навещали гости, кроме Одрика Бальярда и мадам Боске, которая, хоть и лишилась наследства Жюля Ласкомба, оказалась великодушной подругой и доброй соседкой.