Читать книгу - "Связанные - Олли Ярвинен"

без заметных усилий поставила её на ноги. Стоять, как выяснилось, тоже было непросто, но как раз в этот момент Кристина наконец огляделась по сторонам, и увиденное мгновенно излечило её от слабости.

Напротив, вытянувшись полукругом, стояли люди. Много людей, по меньше мере человек сорок. В глазах зарябило от разнообразия костюмов: были и холщовые рубахи с широкими поясами и пёстрые платья с расшитыми передниками, какие Кристина видела в предместьях; встречались и разноцветные безрукавки мастеровых, и набивные доспехи ополченцев, но особенно выделялись богатые кафтаны, отороченные мехом — последние явно принадлежали торговцам. Многие были вооружены короткими копьями, ножами, топорами, молотками и вообще всем, что подвернулось под руку. Другие сжимали в руках факелы, свечи, уже знакомые Кристине кристальные светильники и что-то ещё, очень напоминающее керосиновые лампы. Такие непохожие, но всех их объединяло одно: искажённые гневом и ненавистью лица и полное единодушие в том, что видеть чужаков в своём посёлке они больше не желают.

Едва восставшие заметили, что Кристина поднялась на ноги, раздражённый гул пронёсся по толпе. Некоторые вытянули перед собой факелы, другие — кисти рук, обращённые к чужачке тыльной стороной, и со скрещёнными пальцами — видимо, что-то вроде оберега. Крики сделались громче и настойчивее.

От ярости жителей Формо Кристину защищала лишь свободная цель гвардейцев, которые выстроились широким полукругом, словно хотели контролировать как можно больше пространства. В центре, всего нескольких шагах от Хель, остановился Эйдон — именно он пытался убедить толпу разойтись. Получалось, судя по всему, так себе, но капитан излучал спокойствие и уверенность; его подчинённые старательно держали марку — но рук с рукоятей мечей не отнимали.

Разглядывая восставших, переводя взгляд с одного раскрасневшегося лица на другое, вглядываясь в помутнённые гневом глаза, Кристина никак не могла взять в толк, что же могло заставить жителей Формо — в целом довольно спокойных и миролюбивых — реагировать настолько отчаянно и непредсказуемо. Однако всё встало на свои места, когда её взгляд зацепился за высокого юношу в богато украшенном камзоле с оторочкой из тёмного меха — он предусмотрительно забрался в третий ряд, и уже оттуда возбуждённо размахивал руками и заходился длинными тирадами, сводя на нет все попытки Эйдона успокоить бунтовщиков. Этим юношей был сын управляющего Бравил.

«Лучше бы тебе всё-таки оторвали голову, честное слово! Один чёрт ты ею не пользуешься», — обречённо подумала Кристина. Однако высказывать свои мысли вслух не рискнула: ещё не хватало, чтобы Хель приняла их за чистую монету; тогда неизвестно, как всё повернётся. Вместо этого она откашлялась и выдавила из себя, старясь придать голосу нарочито безразличный тон:

— Это они за мной? Жечь будут?

Хель не оценила сарказм. Она, казалось, вообще перестала реагировать на происходящее — по крайней мере, внешне это никак не проявлялось. Тогда Кристина мысленно потянулась к разуму своей спутницы в надежде, что это поможет разобраться в происходящем, а самое главное — понять её намерения. Впрочем, подобное «зондирование» всегда было лотереей, поэтому не стоило ожидать от него слишком многого: можно было вообще не получить никакой обратной связи.

Однако на этот раз обратная связь была. Кристина на удивление легко проникла в сознание призрака — и ей крайне не понравилось то, что она в нём обнаружила. От той ярости и ненависти, которая ещё недавно испепеляла её изнутри, не осталось и следа; вместо этого внутри медленно копилось несвойственное Хель раздражение. И не просто копилось — эмоции скручивались в тугую пружину, готовую в любой момент лопнуть и обрушить на жителей Формо весь гнев и злость, на которые способен разве что рах. При этом Хель прилагала поистине титанические усилия, чтобы хотя бы немного стравливать напряжение и держать себя в руках, но даже это могло лишь ненадолго отсрочить неизбежный взрыв.

«Стоило спасать этих болванов от одного раха, чтобы их почти сразу же прикончил другой», — Кристина закусила губу, судорожно соображая, как поступить. Однако в голову не лезло ничего толкового, кроме, пожалуй, самого очевидного варианта.

— Раз нам здесь так не рады, может просто уйдём?

Она тут же пожалела о своих словах: скрытая где-то внутри Хель пружина сжалась ещё сильнее. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, каким будет ответ.

— Нет.

— Но почему? — Кристина бросила взгляд на возбуждённую толпу, потрясающую светильниками и лампами, и довольно недружелюбно выставляющую в их сторону факелы — нужно быть рахом, чтобы захотеть оставаться в подобном месте!

Ответ Хель сразил её наповал:

— Этот посёлок — мой.

Она обернулась; изумрудные глаза то и дело заволакивало тьмой, руки дрожали. Неожиданно по телу пробежала короткая судорога, как будто что-то скручивало его изнутри, и с губ призрака сорвалось ещё одно слово, произнесённое едва узнаваемым шелестящим голосом с жутковатыми шипящими призвуками:

— Наш.

На этом внутренняя пружина в сознании призрака затянулась почти до предела, настолько, что ещё чуть-чуть, и можно было бы услышать металлический скрежет.

— Если что, я не претендую, забирай целиком, — быстро проговорила Кристина и встревоженно взглянула на толпу — как они отреагируют на внезапно изменившийся голос вельменно? Однако как раз в этот момент Эйдон вновь вступил в переговоры с восставшими, а Хель говорила недостаточно громко, чтобы привлечь всеобщее внимание.

Между тем, решение отказаться от своей доли честно отвоёванного посёлка оказалось совершенно правильным: Хель заметно успокоилась; и, хотя внутреннее напряжение никуда не пропало, его нарастание немного замедлилось. Кристина же обнаружила себя в абсолютно патовой ситуации: Покинуть Формо нельзя, но нельзя и оставаться, поскольку рано или поздно Хель сорвётся, и тогда прежде, чем невовремя взбунтовавшиеся селяне успеют воскликнуть «Ох ты ж, блин!», с десяток из них, а может и больше, уже отправится на тот свет. Нужно было что-то решать, причём чем быстрее, тем лучше.

«Но ушла же ты из своего леса! — в сердцах подумала она, когда поняла, что размышлять под наблюдением разъярённой толпы у неё не очень-то получается. — Своими ногами ведь ушла, и ничего тебе тогда не помешало!»

Эйдон повысил голос, толпа недовольно загудела; но Кристина оставила это без внимания. Поведение Хель казалось совершенно патологическим упрямством, в котором не было ни малейшего смысла. Сумела же она — пусть и без особого энтузиазма — покинуть свою территорию, да и рах тоже себе ни в чём не отказывал — выходит, никакого правила, намертво привязывающего этих призраков к месту, не существует. Но чем, в таком случае, объяснить бурную реакцию Хель, когда Кристина с дуру предложила раху забрать себе часть её леса? Обыкновенной жадностью? Чем-то вроде территориального инстинкта?

Именно последнее