Читать книгу - "Лазарит. Тень меча - Симона Вилар"

Только после этого беседа оживилась. Аскалонец поведал, что он из числа тех невольников-христиан, что таскают камни и месят известковый раствор для ремонта разрушенных стен, но держат их впроголодь, поэтому, когда работы нет, отпускают в город, чтобы они сами искали себе пропитание. Поскольку Мартин из Аскалона здесь уже не первый год, его многие знают: довелось и стойла в конюшнях чистить, и сточные канавы, и выгребные ямы, — словом, делать любую грязную работу за кусок лепешки и миску похлебки. Однако с наступлением темноты он обязан возвращаться в полуразрушенное здание старой патриархии, где теперь казарма для невольников, работающих на стенах крепости. Если он не явится — его выпорют, если только задержится — отделается парой палочных ударов. Но ему все нипочем, он живуч, как кошка, потому что родился на этой земле, тогда как пленные рыцари, прибывшие с Запада, мрут, как мухи, от здешней жары и каторжной работы.

В ответ и Мартин наплел о себе каких-то небылиц, заодно всячески расхваливая короля Англии, и захмелевший невольник тоже принялся превозносить Ричарда — в первую очередь за то, что тот поддержал короля Гвидо, которому аскалонец был безоговорочно предан.

— Счастлив король, имеющий столь верных подданных! — уважительно заметил Мартин, жестом велев хозяину снова наполнить кувшин.

Аскалонец сделал добрый глоток, но, похоже, и он уже почувствовал, какой дрянью их потчуют. Лицо его скривилось, словно он хлебнул желчи. А может, то была горечь от того, что, как признался белобрысый, он не имел счастья быть представленным королю Гвидо, когда тот с супругой Сибиллой жил в благодатном Аскалоне у моря. Собеседник же Мартина, по его словам, в то время обитал в имении своего отца вблизи Аскалона. «Знал бы ты, какая там земля! — пьяная слеза скатилась по его щеке. — Какие урожаи оливок и пшеницы, какие сады и виноградники!..» Он был хорошим помощником отцу, и тот обещал назначить его своим наследником, ибо других детей Господь ему не дал. Однако воля старого рыцаря не исполнилась — он погиб при Хаттине. А его бастарду пришлось покинуть имение и укрыться в Аскалоне, когда под его стены подступил Саладин, бравший один замок за другим.

Мартин сочувственно поцокал языком, а его новый приятель продолжал свой рассказ. В Аскалоне он стал воином, и после гибели родителя ему никто не препятствовал носить его герб — оливковую ветвь на белом фоне. Когда крепость была сдана Саладину в обмен на жизнь и свободу Гвидо де Лузиньяна, он был одним из тех немногих, кто не отправился под конвоем сарацин в Египет, а вместе с маршалом тамплиеров Уильямом де Шампером ухитрился бежать. Когда же де Шампер отправился в Триполи, Фиц-Годфри не стал его сопровождать, а явился под Акру, где надеялся удостоиться посвящения в рыцари за заслуги перед своим королем. Но из этого тоже ничего не вышло, так как в первой же стычке с сарацинами он угодил в плен.

Услышав имя маршала храмовников, Мартин вздрогнул, а затем спросил, глядя поверх чаши на захмелевшего аскалонца:

— Значит, ты отправился сражаться за человека, ради которого твой город отдали неверным?

Фиц-Годфри пьяно погрозил ему перстом.

— Вам, рыцарям из-за моря, все видится по-иному. Но я жил здесь и помню, как расцвела Святая земля в то недолгое время, пока ею правили Гвидо и Сибилла Иерусалимская. Толпы паломников, караваны с товарами с Востока и Запада, сады, расцветавшие в выжженной пустыне — там, куда по приказу короля прокладывали оросительные каналы… Однако… — аскалонец пьяно икнул, — Гвидо был не таков, как Бодуэн Прокаженный. И если Бодуэну всегда удавалось отразить натиск Саладина, Гвидо…

— Я знаю. Он проиграл первое же свое крупное сражение при Хаттине.

Аскалонец заплакал пьяными слезами. А потом объявил, что и ныне верно служит своему королю.

Мартин затаил дыхание: кажется, он все же услышит от этого опьяневшего после голодовки бастарда то, что ему нужно. Недаром же он умел хорошо слушать, и обычно люди, сами того не замечая, выкладывали ему многое из того, что обычно скрывали.

Белобрысый Фиц-Годфри, навалившись на стол, придвинулся к рыцарю и поведал, что как только ему становится известно что-либо важное, он немедленно посылает весточку своему королю. Работая на стене или шатаясь по городу, он слышит многое из того, что не предназначено для чужих ушей. Лук и стрелы он раздобыл у погибшего сарацина, а пока таскал известь и камень на стену, сумел высмотреть, в какой стороне развевается вымпел Лузиньянов. С наступлением темноты он достает из тайника лук и посылает стрелу с прикрепленным к ней донесением — да так, чтобы она упала в точности перед шатром короля Гвидо. И не было случая, чтобы он промахнулся, ибо в Аскалоне его, Мартина Фиц-Годфри, все знают как лучшего стрелка!

Бастард горделиво выпрямился, едва не потеряв равновесие.

Мартину пришлось усадить его на место и утихомирить.

На сегодня он узнал достаточно. Чутье его не подвело, и этот парень и впрямь может ему пригодиться. Но сейчас им пора разойтись. Желудок Фиц-Годфри, судя по его позеленевшему лицу, уже с трудом удерживал скверное пойло, и едва Мартин вытащил его из духана на улицу, тотчас избавился от своего содержимого. Направив нетвердо стоявшего на ногах невольника в сторону полуразрушенной патриархии, Мартин посоветовал ему поторопиться, если он не хочет отведать кнута. Тот, расчувствовавшись, попытался обнять рыцаря и на прощание объявил, что каждый вечер его можно найти у собора Святого Андре, где он молится Христу и Пресвятой Деве вопреки злокозненным псам-сарацинам!

«Однако порки ему сегодня не миновать», — подумал Мартин, провожая взглядом нового приятеля, выписывавшего зигзаги по мостовой, пока тот не исчез в темноте.

Ночью Мартин долго лежал без сна, раздумывая, как использовать полученные от аскалонца сведения.

Утром он снова обошел вокруг дома Сарры, запоминая мельчайшие детали. Снаружи он выглядел неказисто и мрачновато: глухие стены, прочная ограда, заложенные кедровыми брусьями ворота, выходящие в переулок близ Королевской улицы. Туда же смотрело единственное окно — узкое и длинное, с арочным перекрытием. Чтобы войти, обитатели пользовались решетчатой калиткой в ограде возле ворот.

Но при том что дом снаружи выглядел неброско, внутри это был настоящий дворец: жилые помещения обрамляли прямоугольный внутренний дворик с садом, мавританскими галереями с легкими колоннами из сахарно-белого африканского мрамора и водоемом, окруженным цветущими розовыми кустами. Внутреннее убранство покоев отличалось роскошью: арки переходов скрывали парчовые и муслиновые занавеси, мозаичные полы повсюду были устланы коврами, мебель из редких пород дерева была изящна, и повсюду глаз натыкался на драгоценные вазы для цветов и позолоченные курильницы для благовоний. Здесь было приятно укрыться от зноя: окна, выходившие на галереи, затеняли резные решетки из ливанского кедра, а удобные диваны с множеством бархатных расшитых подушек словно приглашали к отдыху и неспешной беседе. Имелась в доме и баня с глубоким бассейном, куда по трубам подавалась теплая и холодная вода, а сад во внутреннем дворике, помимо цветущих роз, украшали раскидистые финиковые пальмы, дававшие тень даже тогда, когда солнце стояло в самом зените.