Читать книгу - "Здесь русский дух... - Алексей Воронков"

3

Тихо вокруг, и лишь слышно, как где-то на вражьих позициях перекликались часовые. «Только бы они не почуяли нас, — подумал Федор. — Не то такой шум поднимут, что в пору будет возвращаться. В голодную смерть? Жалко людей-то, и внуков своих малолетних тоже. Если помрут, то кто тогда род опаринский продолжит? Нет, надо сделать все возможное. Сейчас мы нападем на обоз, перебьем сонную охрану — и делу конец. Потом останется только доставить захваченный трофей в крепость. Пустяки, короче говоря. Надо будет — на своем горбу вынесем»…

«Почему так тихо? — неожиданно подумал Федор. — Маньчжуры внушили себе мысль о нашей полной немощи? Может, у них и сил-то уже нет, чтобы стеречь себя? Рассказал же беглый о хвори, душащей маньчжур. Если так, разве им есть дело до нас?»

Только обманчивой была такая тишина. Не успели казаки ступить на поляну, где находился обоз, как лес вокруг них вдруг озарился светом. Затрещали костры, забегали люди с факелами. Они что-то громко кричали, пытаясь взять чужаков в кольцо.

Русские погрузились в панику. Метались по кругу, словно загнанные волки, и не знали, как им быть.

— В сабли! — первым пришел в себя Федор. — Айда за мной! Вперед! — Он с силою хлестнул плетью коня, направив его прямо на врага.

— Гей, гей, казаки! — закричали товарищи. — Бей их, собак треклятых, бей!

С ходу прорвать кольцо маньчжур казакам не удалось. Выставив вперед копья, те не подпускали их к себе. Снова казаки метались по кругу, пытаясь отыскать в неприятельских рядах брешь. Тем временем кольцо вокруг них продолжало сжиматься. Чтобы пробить себе дорогу, казаки стали отчаянно бросаться на копья. Один бросок, второй, третий… Звенел металл, хрипели от натуги кони, и то ли пот, то ли кровь застила глаза мужчинам.

— Давай-давай, братцы! — ловко орудуя саблей, попытался подбодрить товарищей Федор. — Не помирать же нам по запечьям да у бабьих подолов! Если умрем, то не в пьяном угаре, а в бою!..

— Любо! — услышал он в ответ.

— Вспомним, товарищи мои, как мы османов били! — зазвучал натужный голос Федора. — Как били турок проклятых… Как крушили и жгли боярские имения, секли богатеям головы. Помните, как ходили на добычу и на угон за маньчжурами! Помните, братцы?

— Помним! Все помним! — отвечали ему товарищи.

— Так не посрамим же казацкий род и сейчас! — ударив саблей бросившегося на него маньчжурского ратника, крикнул он.

— Не посрамим! — послышалось в ответ.

Снова звенела сталь, и падали под ударами казацких сабель иностранные враги.

— Давай-давай! — прозвучал голос Федора. — Гей, Гридя! Где ты там? — позвал он товарища. — Жив ли?

Гридя Бык хотел что-то сказать в ответ, но острая маньчжурская стрела пронзила ему грудь.

— Прощайте, казаки… — только и успел вымолвить Гридя перед смертью.

Федор видел, как тот упал с лошади.

— И-их! Прощай, мой товарищ, — с болью в голосе произнес он и с новой силой принялся крушить врага.

Бились казаки, пытаясь саблями проложить себе дорогу. Люто бились, вспоминая недобрым словом все, что сугубило их жизнь в долгие месяцы осады, что вредило русской земле и не давало мирным людям жить спокойно. За детей своих и жен мстят, за стариков, за товарищей, павших от болезней и от рук супостатов.

— Гей, братцы, гей! Пусть же пропадут все враги земли русской! — взывал к товарищам Федор. — Иван… Шишка? Хорошо ли бьешься?..

Тот не успел откликнуться, так как острое маньчжурское копье остановило его сердце.

— Прощай, мой верный друг! — увидев, как Иван тяжело сполз с лошади, крикнул ему Федор.

Следом пал от маньчжурской пули Семен Онтонов.

— И ты прощай, Семка… — завидев на земле мертвое тело товарища, сурово произнес Опарин. — Славно гульнули мы с тобой в этой жизни, но, видно, всему есть конец.

После Семена принял смерть от вражьей стрелы Карп Олексин, а после него маньчжуры подняли на копья братьев Романовских.

— Прощай, Федор! Не поминай лихом! — напоследок крикнул Григорий.

— Пусть же вовеки веков славится земля русская! — захлебываясь кровью, молвил Леонтий.

Тут и Ефима не пожалела пуля…

— Господи, прими к себе грешную казачью душу! — падая с коня, воскликнул он. — Прошу, будь ко мне милосердным, ведь я грешил не по злому умыслу своему, а в укор неутешной доле, — уже лежа на земле, прошептал он.

— Ты чего, Ефим? — сокрушенно воззвал к нему Опарин.

— Прости меня, Федя… За все прости… — только и успел сказать тот.

Увидев, что Федор остался один, маньчжуры решили взять его в плен.

— Врешь, не возьмешь! — разгадав их план, воскликнул казак. — Эх, жизнь ты моя развеселая! Как же я любил-то тебя… Видимо, пришло время помирать… Смерть нам нельзя обмануть. Прощай же, Русь-матушка! Да хранит тебя Бог!.. — С этими словами он спрыгнул с коня и бросился на острые вражьи копья…

…В крепости слышали какой-то шум в стане врага, но были уверены, что Федору с товарищами удастся живыми вернуться назад. Все их надежды рухнули, когда под утро в крепость явился чудом избежавший смерти Миюска и в красках поведал о том, как погибли казаки.

— Вечная им память… — выслушав ханьца, тихо молвил Бейтон, и глаза его наполнились слезами. Стоявшие рядом бабы завыли-запричитали, а казаки сняли шапки и перекрестились.

— Вечная память…

В тот же день в крепость прибыли посланцы Лантаня, вновь предлагавшие албазинцам сдаться. Бейтон встретил их сурово и все пытался казаться крепким и бодрым, хотя сам едва уже держался на ногах.

— С чего это мы должны сдаваться? — спросил он. — Или вы решили, что у нас силы на исходе? Так вот запретите своему воеводе докучать нам дурацкими предложениями. Если мы выстояли вчера, выстоим и сегодня. Все, прощайте! Казаки, проводите гостей до ворот! — приказал он.

4

Снова потянулись бесконечные дни, наполненные призрачными надеждами и тревогой.

— Эти русские будто сделаны из железа! — поражался Лантань. — Да, они наши враги, но я преклоняюсь перед их мужеством. Какой еще народ способен столько терпеть?

Зная о свирепствовавшей в крепости цинге, он решил проявить великодушие и предложил Бейтону своих лекарей и еду, но полковник остался верен себе.

— Передайте своему воеводе, что в Албазине служилые люди Божьей милостью все живы и здоровы, а немощных никого нет, — заявил он посланцам Лантаня. — В еде мы не нуждаемся.

Когда же те покинули крепость, он сказал, обращаясь к женщинам:

— Бабы, испеките-ка из последней муки пирог, да такой, чтоб на стол не вмещался. Ты, Петр, со своими ребятами отнесешь его азиатам. Пусть думают, что мы и впрямь не бедствуем.

В тот же день пирог весом в пуд доставили Лантаню.