Читать книгу - "Басилевс - Виталий Гладкий"

Прибытие сарматских послов (среди них были в основном представители аланов и языгов, племен, кочевавших на столь большом удалении от Таврики, что о них никто ничего толком не знал), смутило и не на шутку встревожило царя Перисада и его советников. Что привело этих чужеземцев в Пантикапей, какие новые заботы и волнения вскоре добавятся к уже имеющимся?

Ответить на эти нелегкие вопросы мог только большой царский прием, торжественный церемониал, которого удостаивались лишь избранные: чужеземные правители, цари номадов, или, в крайнем случае, главы жреческих коллегий Эллады. Похоже, царь Перисад решил перестраховаться, так как среди прибывших были воины знатных родов, но отнюдь не царских, что успел выяснить пронырливый евнух Амфитион. Однако он же, посоветовавшись с купцами, водившими караваны за Борисфен, доложил повелителю Боспора, что у кочевых сарматов в гораздо большей чести воины, отличившиеся на поле брани, нежели отпрыски царских фамилий, и что, конечно же, послами могли быть только лучшие из лучших.

Оставим за бортом нашего повествования описание большого царского приема в столице Боспорского царства, ибо все подобные церемониалы, как в те далекие времена, так и ныне похожи друг на друга, словно две капли воды: слащавое словоблудие, невыносимая скука, вымученные улыбки, нередко маскирующие злобный оскал, – неизменная принадлежность выработанных еще в ту пору дипломатических правил и условностей, – богатые, нарядные одежды приглашенных на это действо, старательно скрывающие отсутствие лишнего ума и, конечно же, роскошная обстановка помещения для приемов, где выставляется, будто в музее, все самое ценное, что только можно найти в кладовых государства. Скажем лишь, что царь Перисад был на высоте, несмотря на ночную бессонницу, а блистательная Ксено поразила невежественных варваров в самое сердце, заставив их на некоторое время потерять врожденную суровость и приобретенную в победоносных битвах надменность.

Перенесемся сразу на пиршество, вылившееся царской казне в немалую сумму. Золота и серебра было истрачено столько, что на эти деньги можно было кормить пантикапейский полунищий демос до самой весны… но, как и во все времена, на какие только жертвы не пойдешь ради высших государственных интересов, почти всегда идущих вразрез с чаяниями простолюдинов.

– …И однако же, любезный Хрисалиск, мне они нравятся, – разглагольствовал наварх Панталеон, указывая перстом на сарматских послов. – Если бы мы могли иметь таких гребцов на наших триерах… м-да, – он глубокомысленно покачал головой. – Скифы и меоты мелковаты для этого дела. Конечно, выносливости у них достаточно, но силенок, – увы… – наварх осушил чашу и продолжил: – Кроме того, наши гребцы обленились вконец. Скоты! Иногда, знаете ли, бунтуют, требуют добавить еды и вина. Наглецы. Ну, ничего, я до них скоро доберусь. Кого в кандалы, а некоторых – на корм рыбам…

– Не кажется ли нашему храброму наварху, что он несколько расслабился и предался бесплодным мечтаниям? – с ехидной ухмылкой поинтересовался жрец Стратий, обменявшись быстрыми понимающими взглядами с Гаттионом. – Нам бы решить свои внутренние дела, а уж после этого попытаться всучить весла этим совершенно диким номадам. Я не оговорился – именно попытаться. Мне почему-то кажется, что добиться их согласия быть прикованными к банке триеры будет весьма нелегко и даже небезопасно.

– Несомненно, – хмуро подтвердил Хрисалиск. – Это тот самый случай, когда позарившись на шерсть чужих баранов сам вернешься стриженым. Вы бы лучше обратили внимание, как они смотрели на убранство дворца. По-моему, кое-кто из них – а может и все – уже мысленно примеряет обновки, сшитые из царского балдахина.

– Про то – пусть его… – брезгливо покривился желчный Гаттион. – Как по мне, так этот никчемный кусок ткани я бы давно отдал на штаны варварам. Вместе с дубленой кожей его хозяина, чтобы обтянуть ею горит.

– Тиш-ше! – испуганно пропищал агораном Исиад, примкнувший к заговорщикам совсем недавно, а потому дрожавший, как осиновый лист. – Мы здесь не одни.

– Га-га-га! – раскатисто загромыхал Панталеон. – Ну ты насмешил. Да об этом говорят не только во дворце, но и на улицах. С таким царем нам остается только пряжу прясть, да ставить сети на рыбу в ясный тихий день. Ладно бы по девкам шастал, мы к этим подвигам давно привык-ли, так он еще и с варварами якшается, ржавый якорь ему под ребро. Вы себе можете представить: будущий царь – какой-то паршивый гиппотоксот, наемник… тьху, дерьмо собачье! – отвел душу наварх в соленой ругани.

– Поостерегись, Панталеон… – вдруг раздался тихий, но твердый голос евнуха Амфитиона, до сих молчаливо наблюдавшего за окружающими. – И ты, Гаттион тоже. Негоже плевать в руку дающего. Все мы здесь кормимся из одного корыта, а пойло туда льет Перисад. Своим возвышением вы обязаны только ему и никому другому. Будем справедливы: да, он слаб, не способен управлять царством, да, он кладезь пороков. Да – трижды да! – его нужно заменить кем-то другим, воистину достойным царской тиары. Но он – муж царской крови и заслуживает иной участи, нежели той, что можно предположить, исходя из вашего злословия.

– Что я слышу? Ты ли это, драгоценный мой Амфитион? – искренне изумился наварх. – Ведь не далее, как в том месяце ты нам внушал, что по нашему венценосному уже соскучился Харон, ждет не дождется заполучить полагающуюся ему плату за труды.

– А я и не отрекаюсь от своих слов. Более того – готов содействовать этому, насколько хватит моих сил и возможностей. Для того мы и собираемся, чтобы кое-что изменить в нашем государственном устройстве.

– Так что же тогда? – продолжал недоумевать Панталеон.

– Ум мой слаб и несовершенен, – ханжески опустил глаза евнух. – Но мне не хотелось бы испытывать муки ущербной совести, когда на троне Боспора воссияет новый властелин, ибо то, над чем мы сейчас изгаляемся, будет принадлежать ему. И я вовсе не уверен, что наши упражнения в низкой словесности не дойдут до его ушей.

– Куда ты клонишь, Амфитион? – резко спросил Гаттион; будучи не меньшим хитрецом и притворщиком, нежели евнух, спирарх встревожился – среди собравшихся заговорщиков этот холощеный пройдоха находился ближе всех к подножью царского трона, а потому его необычные речи могли означать и некие новые веяния, угрожающие их замыслам.

– А клоню я к тому, что не стоит торопиться, – прямо ответил евнух. – Есть много иных, более надежных и внешне благопристойных способов помочь Боспорскому царству обрести утраченную силу и величие.

– Мы об этом думали и не раз, – Стратий саркастически ухмыльнулся. – Да толку… Получается, что опять начинаем толочь воду в ступе.

– Да, не возражаю, но времена меняются. Появились новые обстоятельства, позволяющие нам и приличия соблюсти и немалую выгоду заиметь, – евнух свысока посмотрел на пораженных его словами приятелей.

– Ты имеешь ввиду римского посланника? – нахмурился Хрисалиск, недолюбливающий квиритов.

– Нет, – отрезал Амфитион. – Рим – это, конечно, сила и мощь, но он далеко, и что ему до нашей, забытой богами, Таврики, погрязшей в нищете и варварстве. Даже если и сможем договориться с Сенатом, проку от этой сделки будет мало. Эти жадные и вечно голодные выкормыши капитолийской волчицы готовы оттяпать по самый локоть и руку дающего.