Читать книгу - "Замок Орла - Ксавье Монтепен"

Маркиз отовсюду слышал одно и то же: «Преподобный погиб!..» И он тут же понял: если не положить конец этим сплетням, на воинов, разом превратившихся в слабых и трусливых зайцев, больше нечего рассчитывать.

Но как в этом беспросветом мраке было доказать, что он, Маркиз, цел и невредим благодаря своей красной мантии и сейчас ни пуля, ни кинжал не страшны ему. Воистину – странное положение для живого человека, не знающего, как доказать, что он жив!..

Напрасно Маркиз кричал: «Я здесь, с вами!» Его слова заглушал все нарастающий ропот горцев, твердивших одно и то же: «Красной мантии больше нет с нами!.. Бог оставил нас!..»

Напрасно и Лакюзон ходил от одного к другому, стараясь разубедить своих бойцов. Суеверный страх, поразивший горцев, сделал их глухими. Они уже не слышали голоса своего командира.

– Что же делать, господи, что делать? – спросил священника капитан.

– Есть только один выход, – живо отвечал тот, – показаться всем в красной мантии.

– Но как?

– Вели зажечь факелы и командуй «на штурм!». Я первым полезу на стену, и тогда, если будет угодно Богу, они все меня увидят.

– Верно, – отозвался Лакюзон, – но тогда и серые вас увидят.

– Не это сейчас важно!

– Вы станете отличной мишенью – на вас тут же обрушится град свинца!

– Неважно! – повторил Маркиз.

И с улыбкой прибавил:

– Ты же знаешь, в красной мантии я неуязвим!

Лакюзон, с тяжелым сердцем и недобрыми предчувствиями, тем не менее внял воле священника.

Он велел зажечь факелы, и, когда их пламя осветило алую мантию Маркиза и горцы, воспрянув духом, дружно закричали от радости, капитан скомандовал «на штурм!».

Воины-повстанцы, в чьих сердцах полное, холодное отчаяние сменилось неудержимым, горячим задором, ринулись к лестницам. Свщенник – первый, Лакюзон – следом за ним.

Из высоких окон замка и бойниц крепостной стены послышался ужасающий грохот.

– Гасить факелы! – крикнул Маркиз. – И вперед! За Лакюзона! За Лакюзона!..

– За Лакюзона! – подхватили горцы и, воодушевленные воинственным кличем, с неудержимой стремительностью полезли на крепостную стену.

Но священник не смог последовать за ними: он упал на руки Лакюзона и Гарба.

– Вы ранены, отец мой? – с тревогой вопросил капитан.

– Да, – ответил Маркиз, – ранен… смертельно… Только никому ни слова, они не должны знать…

Кровь, подступившая к горлу Маркиза из простреленной груди, заглушила его голос. И все же через мгновение он продолжал:

– Слушай, Жан-Клод, наши верят в красную мантию… не обманывай их надежд… они не должны знать, чо Маркиз погиб…

– Погиб!.. – в изумлении повторил Лакюзон. – Нет, нет, не может быть… вы не умрете!.. Вы не можете!..

– Через минуту, – едва слышно продолжал священник, – через минуту все будет кончено… Успокойся, сын мой, и крепись… Похорони меня в Шан-Сарразене, я так хочу… и, главное, пусть могила моя сохранит тайну красной мантии… Боже мой… Господи Боже, защити святое дело, за которое я проливаю кровь… Боже мой, благослови оружие защитников Франш-Конте!

Голос Маркиза потух – тело его сковали предсмертные судороги.

И, однако же, он нашел в себе силы прибавить:

– Твоя рука… сын мой… тайна… прощай…

И он обмяк на руках, которые поддерживали его. И испустил дух.

Лакюзон, подавленный самым тяжким горем, какое он когда-либо переживал, попытался отмахнуться от ужасной яви, как от кошмарного наваждения. Он опустился на колени перед телом Маркиза и приложил руку к его сердцу – но все было кончено… безвозвратно. Это благородное сердце перестало биться.

– Боже мой, – прошептал он, – Боже мой, почему ты не взял меня вместо него? Почему меня оставил в живых?..

Но ему пришлось подавить свою горькую печаль: времени оплакивать невосполнимую утату не было.

Лакюзон повернулся к Гарба.

– Надо исполнить последнюю волю героя, которого больше нет с нами, – сказал ему он. – Надо сохранить тайну красной мантии. Завтра выкопаем Маркизу могилу в Шан-Сарразене. А пока возьми его тело и спрячь где-нибудь в скалах под Игольной башней. А я иду в бой…

Гарба, давясь слезами, пробормотал в ответ что-то невнятное, и капитан, живо взобравшись по одной из лестниц, приставленных к стене, ринулся в самую гущу схватки, завязавшейся на эспланаде. Он крушил серых с неудержимой силой и яростью и при каждом ударе повторял:

– По крайней мере, я отомщу за тебя!..

К тому времени, когда Лакюзон присоединился к своим товарищам, их положение становилось нелегким. Хотя горцев было больше, чем серых, стиснутые в узком пространстве, они не могли развернуться. К тому же их обстреливали из всех зданий, окружавших эспланаду: из окон главного корпуса, казарм и женского дома. Под сплошным огненным натиском преимущество франш-контийцев таяло на глазах. Они не могли перейти в рукопашную, когда неукротимая отвага становилась их главным оружием и склоняла чашу весов в их пользу.

Справедливости ради следует добавить, что и серые бились исправно, честно отрабатывая деньги, полученные от хозяина Замка Орла.

Коротко говоря, преимущество в схватке без устали оспаривалось обоими соперниками, и было трудно сказать, чья в конце концов возьмет, как вдруг совершенно неожиданно случилось событие, полностью изменившее исход сражения.

Внезапно осажденные услыхали у себя за спиной победоносные возгласы, смешавшиеся с криками ужаса. Пальба из окон стала стихать, и ее тут же заглушил боевой клич горцев: «За Лакюзона!.. За Лакюзона!..» – эхом раскатившийся по всему замку.

Серые оказались меж двух огней.