Читать книгу - "Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая"

– Греки ожидают, – начал Хельги, – если не врут, сукины дети, – что Песах и его конница вот-вот уйдут восвояси. Они отошли к ближайшим отсюда источникам у Черной горы, там отдыхают. Но другого пути в Таврию у них нет, разве что идти прямо на Херсон. Но это уж только на будущий год. Значит, нам здесь больше делать нечего и можно уходить. Но мы же сюда не на солнце сохнуть пришли. Хоть и через драку, но греки подтвердили: мы сделали то, за что они нам давали деньги. А забрав полдобычи, они подтвердили, что договор нами исполнен. На другое лето Ингвар отправит послов в Царьград…

– Я не поеду, – решительно буркнул Асмунд, поправляя влажный платок на лбу; Пестрянка взяла его и унесла заново смочить в ручье. – Пусть теперь другой кто с этими клюями возится. Вон, Свенельдич хотя бы. Пока мы тут воюем, он там возле баб портки протирает, дальше будет его черед.

– Да уж, мало чести выйдет из такой поездки. Если греки теперь думают, что могут гнуть нас через колено, то и из переговоров выйдет один позор.

– Пусть Ингвар думает. Он ведь – русский князь, не мы с тобой… слава Перуну.

– Нет, брат мой, – Хельги покачал головой. – Ингвар нас с тобой сюда послал, чтобы мы своей отвагой добились от греков наилучших условий договора. И мы уже почти сделали это… и греки тоже это понимали, потому и бросили тебе в голову кувшин.

– Они кувшин бросили, потому что я их к йотуновой матери послал.

– Ну, придумали эту подлость, что, дескать, мы не выполнили условия, не уничтожив Самкрай полностью, и потому теперь должны им.

– Они хотели, чтобы мы уничтожили Самкрай и всех людей, а еще хотели, чтобы мы не трогали епископа и христиан, но не сказали об этом загодя? – Перезван развел руками. – Один я тупой, как колода дровяная, и не понимаю, чего они хотели взаправду-то?

– Я кое-что скумекал, – подал голос Вермунд. – Они, когда прошлым летом в Царьграде с нами рядились, промеж себя думали, что мы в Самкрай не войдем. Потому и позволили: дескать, берите все, что пожелаете. А как мы епископа взяли, стратиги и поняли, что им перед василевсом и патриархом за Никодима и людей Христовых отвечать. Да и стыдно: мы при добыче, они при синяках да шишках… А теперь дело сделано – хорошо ли, худо ли, – вот они и кобенятся, чтобы нам лишнего не дать и собой гордиться не позволить. Иначе с них самих василевс спросит, что так слабо воевали и его дурнем перед варварами выставили.

– Давайте-ка грести отсюда, – вступил в беседу Требигость: всю жизнь прожив вблизи Хольмгарда, он понимал северный язык. – А то им по нраву пришлось – не воевавши, добычу брать! Того гляди, за второй половиной придут. Воля ваша, но я моего больше ни шеляга не отдам! Я за нее кровь проливал! Я за нее троих людей потерял! Пока жив, ничего больше не отдам!

Хельги слегка улыбнулся, прищурив глаза. Ощутив вкус ратной доблести и удовлетворения от добычи, бояре уже готовы были биться за нее, как Фафнир за свои сокровища. Так славяне становятся русичами…

И только опыт открывает, что иной раз можно пролить кровь, остаться без ничего, уйти с позором… и готовиться к новому походу. Воин не всегда побеждает, но после поражения поступает именно так.

– Рано нам грести отсюда, – пояснил Хельги. – Не за портами цветными мы сюда приходили…

– Мы – за портами!

– Не перебивай меня! – Хельги вдруг повысил голос. – Вы в первый раз из своей норы высунулись, так пока едва дальше носа видите. Но нас сюда послал князь, а князь видит получше вашего. Чтобы было куда сбывать дань и прочее, нам нужно заключить мир на достойных условиях хоть с кем-то – или с греками, или с хазарами. С греками, дураку ясно, достойных условий больше ждать нечего. Они злы на нас, а я зол на них и не хочу возвращаться в Киев, не отомстив им за эту подлость.

– Ты чего задумал? – Асмунд приподнялся, морщась, и посмотрел на него. – Говори яснее, у меня лоб трещит, мне твои хитрости в толк не взять.

– Мы отдали грекам только христианских пленников. Но у нас осталось еще два с половиной десятка – хазары, жидины и прочие. А Песах стоит в одном дне пути отсюда и тоже не хочет возвращаться к своему кагану ни с чем… Не попробовать ли нам договориться с ним мимо греков, пока греки не договорились с ним мимо нас?

* * *

Обсудив дело с Асмундом, Хельги собрал воевод на совет в тени у ручья, а его ближняя дружина тем временем следила, чтобы никто не мог подойти и подслушать разговор. Советовались долго и громко, но Хельги настоял на своем. Потом приказал Мангушу – тот лучше разбирался в самкрайском полоне – отобрать десяток парней постарше и покрепче, но таких, у кого есть сестры или младшие братья.

– Сейчас вам дадут лодку, – объявил он, когда к нему привели десяток подростков – смуглых и темноглазых, в хорошей одежде, уже порядком потрепанной путешествием без матерей и слуг. – И вы отправитесь к Песаху, как его там…

– Булшицы, – подсказал Мангуш.

– Вы слышали, – Хельги даже не стал пытаться повторить титул хазарского полководца. – Передадите ему мои слова. Если вздумаете струсить и сбежать – скажите своим отцам и матерям, что по вашей вине с вашими сестрами и братьями тут нехорошо обойдутся. Зато если вы все передадите Песаху и мы с ним договоримся, уже на днях все остальные заложники получат свободу. Это войдет в условия нашего уговора, и мне они больше не понадобятся. Все понятно? Старшим будет Моше сын Рафаила.

Подросток с пышными черными кудрями вскинул голову.

– Моше, тебе все ясно? – Хельги обращался к нему так, будто перед ним был один из собственных хирдманов. – Ты не струсишь?

– Нет, – Моше взглянул на него исподлобья. – И я знаю Песаха. Он бывал у нас в доме. Два года назад.

– Отлично. Напомни ему о твоем отце. И заодно имей в виду, что если все сложится, как я задумал, то торговля твоего отца в Киеве пойдет еще выгоднее прежнего.

Сын рахдонита усмехнулся, – видали мы ваши выгоды! – но все же кивнул.

Послом при этой дружине Хельги назначил Синая. Все трое киевских жидина как приехали, так и уехали из Самкрая с русами. Даже Иегуда, который все жаловался на здоровье и время проводил лежа, не посмел остаться в городе, хорошо понимая, что на него немедленно обрушится страшный гнев горожан – ведь это он, можно сказать, своими руками провел Хельги и его дружину через ворота. И хотя киевские жидины были жертвами коварства Хельги почти в той же мере, как и сами боспорцы, те едва ли прислушаются к этому доводу.

Иегуда болел, Ханука от огорчения опустился, обтрепался, забывал расчесывать волосы и целыми днями сидел возле старшего товарища, бормоча молитвы. Один Синай, самый молодой из троих, сохранял бодрость, более того – участвовал в сражении на перевале в рядах Асмундовой дружины. Особых подвигов он не совершил, но и не опозорился и держался мужественно, поэтому сам Асмунд и предложил Хельги отправить с поручением его.

– Я дам тебе лодью и дружину, – сказал Синаю Хельги, сам улыбаясь при мысли об этом посольстве. – Отправил бы отроков одних, но боюсь, они не найдут на побережье стан Песаха или их не пропустят к нему. Ты же, если приоденешься и расчешешь волосы, будешь вполне похож на посла.