Читать книгу - "Беззащитные гиганты - Эллан Торнтон"

не убивать обслуживающий персонал, и меня в особенности. Надеемся, вам здесь понравится. Надеемся еще увидеть вас — на почтительном расстоянии. Постарайтесь больше нас не навещать. Всего доброго, всего доброго!

Он улыбнулся каждому зверю по очереди и повернулся к своим следопытам.

— Этого болвана выпускайте первым.

Все были в безопасности: кто на ограде, кто на дереве. Машины отогнали подальше. Все имущество, кроме водовозной тележки, надежно припрятали. Стальная тележка вмещала около семисот литров и весила вместе с водой около полутора тонн. Только тяжелый танк мог бы управиться с ней.

Следопыты принялись выдергивать жерди, по две зараз, открывая выход из стойла Освалда, и Освалд разбушевался. С налитыми бешенством глазами он яростно атаковал ограду, так что она закачалась, и жерди запрыгали и заклинились, и Освалд с грохотом попятился и пошел в атаку на следующие жерди, которые осмелились тронуться с места, и как следует долбанул их, и просвет почти уже позволял ему выйти, и он, фыркая, взбивая копытами пыль, вложил весь свой огромный вес в неистовую попытку прорваться наружу, но попытка не удалась, и он тяжело попятился в облаке пыли, одержимый яростью, и я начал опасаться за водовозную тележку. В соседнем стойле носорожиха мирно жевала зеленую ветку; детеныш сосал материнское молоко. Следопыты выдернули еще две жерди, и Освалд снова бросился вперед. Фыркая и размахивая рогом, он втиснул плечи в просвет, но тугое брюхо не пускало его, и он взревел от ярости и затопал ножищами, сражаясь с жердями, и наконец вырвался на волю.

Могучим усилием вырвался на волю, споткнулся, тут же выпрямил ногу — и увидел стальную тележку и бросился прямиком на нее. Сердито фыркая, шел он на тележку, но в последнюю секунду обогнул ее и остановился. Поглядел на нас, насторожил уши, потом отвернулся и, сопя и пыхтя, изогнув хвост над спиной, умеренной трусцой направился в незнакомые заросли. С таким видом, будто точно знал, куда направляется.

Носорожиха по-прежнему вела себя смирно. Она стояла в дальнем углу отсека — подальше от нас, заслоняя собой детеныша. Следила за нами, пережевывая ветку. Из-за могучего крупа выглядывала голова отпрыска. Они спокойно и безучастно восприняли бурную акцию Освалда. Лишь бы их самих не трогали.

Следопыты начали выдергивать жерди, и носорожиха фыркнула и наклонила голову и попятилась, толкая задом детеныша. Однако от атаки воздержалась, только сопела и пыхтела. И наблюдала, застыв на месте. Детеныш, высунувшись из-за ее спины, тоже наблюдал; потом прижал уши к голове. Носорожиха видела просвет в ограде, однако не трогалась с места. Бока ее вздымались, но из этого не следовало, что она настраивается на схватку. Вот и еще две жерди убраны, и вроде бы просвет позволяет ей протиснуться, а она все стоит и мрачно таращит глаза. Следопыты одну за другой выдернули еще четыре жерди. Путь свободен.

— Пошевеливайтесь, сударыня.

Она пыхтела и таращилась, но пошевеливаться не желала. Голова ее была наклонена не для атаки, а для обороны. Мы ждали. Ждали, затаив дыхание, на верху ограды. Наконец носорожиха нерешительно покинула угол.

Она ступала медленно, наклонив голову к земле и принюхиваясь, раздувая ноздрями пыль, выкатив глаза и сверкая белками, и детеныш робко переступал следом за ней. Носорожиха шла, настороженно посапывая, глядя в открывшийся просвет и шумно обнюхивая землю, и неуверенно вышла из стойла, и детеныш семенил за ней по пятам. Не глядя наверх, на нас, не глядя по сторонам, она перешла на тяжелую трусцу, робкую, нерешительную трусцу, и тут ей попалась на глаза водовозная тележка.

Первым чужеродным предметом на ее пути оказалась эта тележка, и носорожиха с громким фырканьем наклонила голову и пошла в атаку. Выкатив свирепые глаза, фыркая, она с грохотом бросилась на тележку, и детеныш поскакал следом за ней.

— Не тронь мою тележку! — закричал Осборн, и в ту же секунду носорожиха поразила мишень.

На полном ходу пырнула сбоку полуторатонную стальную тележку, которую только тяжелый танк мог одолеть, и тележка взлетела в воздух, словно пустой бидон. Могучий рог подцепил шасси, могучая шея напряглась, и тележка взлетела в воздух на три метра и опрокинулась, разбрасывая воду, и с плеском грохнулась в лужу, и Осборн вопил:

— Оставь в покое мою тележку!

А носорожиха, фыркая, наклонив голову, рванулась вдогонку за тележкой и снова яростно боднула ее и поддела рогом, и тележка взлетела еще выше, кувыркаясь в воздухе с крутящимися колесами, разбрызгивая воду, и грохнулась на землю, и носорожиха тут же настигла ее. С ходу пырнула рогом — трах! бах! — и пошла с грохотом катать по земле, по траве, колотя рогом. Впечатляющее зрелище… Но тут рог застрял между спицами колеса, и носорожиха никак не могла его выдернуть и взревела от бешенства и замотала из стороны в сторону огромной неистовой головой, раскачивая здоровенную тележку, и верхняя половина рога обломилась, и тележка упала и замерла, явно сраженная наповал. Носорожиха еще раз пырнула ее пеньком напоследок, потом повернулась, злобно сопя и фыркая, и взгляд ее отыскал детеныша. Сердито глянула на нас, облепивших верх ограды, и, сопровождаемая детенышем, затрусила к нам — огромная, грозная, голова поднята, уши насторожены.

На полдороге она остановилась, грозно взирая на нас, вздымая могучие бока, и мы смотрели на нее в немом восхищении, даже Осборн примолк. Убедившись, что произвела должное впечатление, носорожиха презрительно фыркнула, отвернулась и тяжело побежала враскачку, и детеныш, прижимая уши к голове, легким галопом последовал за ней.

Мы смотрели ей вслед. Она трусила по желтой траве — голова с обломком рога поднята вверх, уши нацелены вперед, глаза все примечают кругом, — и детеныш скакал за ней. Солнце золотило выступающие над травой серые спины; гулко отдавался тяжелый топот носорожихи. Мы продолжали стоять на верху ограды. Пробежав метров двести, она вдруг остановилась. Она не знала, куда теперь податься. Развернулась кругом и посмотрела на нас, подняв голову с настороженными ушами. Потом повернулась к нам боком и поглядела в другую сторону, прислушиваясь. Снова развернулась кругом. Детеныш был прикрыт ее тушей, и его мы не видели. Носорожиха озиралась, принюхивалась, прислушивалась беспокойными ушами, всем телом изучала новую для нее местность. Она ловила запахи, ловила звуки — не подстерегает ли где-нибудь опасность. Возможно, пыталась определить по запаху, в какой стороне вода. Она не знала, куда вернее всего идти в этом краю. Наконец решилась, повернулась и снова побежала тяжелой рысцой. Мы по-прежнему стояли на верху ограды, провожая ее взглядом. Она хорошо смотрелась, озаренная солнцем новой родины. Носорожиха уходила вдаль, и от