Читать книгу - "Паж герцога Савойского - Александр Дюма"

Все три находившиеся в комнате лица стояли в разных позах, отражавших их душевное состояние.

Королева Екатерина все еще стояла у потайной двери рядом с портьерой и держала за спиной руку с ключом; она была немного бледна и вздрагивала всем телом — честолюбие может вызывать чувства, очень похожие на те, что вызывает любовь.

Кардинал, в малом епископском облачении, полусвященническом, полувоенном, опирался сжатой в кулак рукой на стол, заваленный бумагами и женскими безделушками.

Герцог Франсуа стоял один напротив двери; он казался борцом, готовым к схватке на ристалище с любым и принимающим на себя все удары; одет он был по-военному, не хватало только шлема и панциря; высокие сапоги были покрыты грязью, длинная шпага тесно прижималась к бедру, как твердый и преданный друг, — такой вид был у него на поле битвы, когда ряды неприятеля разбивались о грудь его коня, подобно бурным волнам моря, дробящимся об утес. Он стоял перед королем с непокрытой головой, держа в руке фетровую шляпу с пером вишневого цвета, но от этого его высокая фигура, твердая и прямая, словно из дуба, ничуть не потеряла в своем величии.

Генрих как бы натолкнулся на всепобеждающее чувство внутреннего достоинства, по поводу которого одна знатная дама того времени — уж не помню кто — сказала, что рядом с герцогом де Гизом все остальные дворяне кажутся простолюдинами.

И король остановился, как останавливается камень, который ударился о стену, или пуля, которая отскочила от железа.

— Ах, это вы, кузен! — сказал он. — Удивлен тем, что вижу вас здесь: я думал, вы командуете в лагере в Компьене.

— Совсем как я, государь, — ответил герцог де Гиз, — был чрезвычайно удивлен, встретив коннетабля в воротах Лувра: я думал, он в плену в Антверпене.

При этом резком ответе Генрих прикусил губу.

— Это так, сударь, — сказал он, — я заплатил за него выкуп и за двести тысяч экю теперь имею удовольствие видеть верного друга и старого слугу.

— Ваше величество оценивает всего в двести тысяч экю города, которые вы возвращаете, как уверяют, Испании, Англии и Пьемонту? Поскольку этих городов как раз почти двести, то каждый город идет за тысячу экю!

— Я возвращаю эти города, — ответил Генрих, — не для того, чтобы выкупить Монморанси, а чтобы купить мир.

— Я до сих пор полагал, что — во Франции, по крайней мере, — мир покупают победами.

— Поскольку вы лотарингский принц, сударь, вам плохо известна история Франции… Разве вы забыли о Бретиньиском договоре или, скажем, Мадридском?

— Нет, государь, но мне кажется, что обстоятельства не только не одинаковые, но и не схожие. После битвы при Пуатье король Иоанн был пленником в Лондоне; после битвы при Павии король Франциск Первый был пленником в Толедо; король же Генрих Второй находится в Лувре, У него прекрасная армия, и он здесь всемогущ! Зачем же среди полного благополучия поступать как в роковые для Франции времена?

— Господин де Гиз, — высокомерно произнес король, — вы хорошо уяснили себе, какие права я вам дал, назначив вас главным наместником королевства?

— Да, государь! После сокрушительного поражения в Сен-Лоранской битве, после героической защиты Сен-Кантена, когда враг был уже в Нуайоне, когда у господина де Невера было всего две-три сотни дворян, когда парижане в панике покидали город, сокрушая заставы, когда король, стоя на самой высокой башне Компьенской крепости, всматривался в пикардийскую дорогу, чтобы последним отступить перед врагом — не как король, который не должен подставлять себя под удар, а как генерал, как военачальник, как солдат, прикрывающий отступление, — вы меня призвали, государь, и назначили главным наместником королевства. И с этой минуты моим правом стало спасти Францию, которую погубил господин Монморанси. Что же я сделал, государь? Я вернул во Францию армию из Италии, освободил Бурк и вырвал ключи от вашего королевства, висевшие на поясе у королевы Марии Тюдор, отобрав у нее Кале; я вернул Франции Гин, Ам и Тьонвиль, захватил Арлон, искупил поражение под Гравелином и, после года ожесточенных военных действий, собрал в лагере в Компье-не армию в два раза более сильную, чем она была на момент моего назначения. Это входило в мои права, государь?

— Безусловно, безусловно, — в замешательстве пробормотал Генрих.

— Тогда, ваше величество, позвольте вам сказать, что я не понимаю вашего вопроса «Вы хорошо уяснили себе, какие права я вам дал, назначив вас главным наместником королевства?»

— Я хотел сказать, господин герцог, что, наделяя своих подданных теми или иными правами, государь редко включает в их число право делать ему выговоры.

— Прежде всего, — ответил герцог Франсуа, кланяясь королю с такой преувеличенной учтивостью, что это граничило с дерзостью, — осмелюсь заметить вашему величеству, что, если быть точным, я не имею чести быть вашим подданным: после смерти герцога Альберта император Генрих Третий отдал Верхнюю Лотарингию Герхарду Эльзасскому, первому наследственному герцогу и основателю нашего дома; я получил герцогство от своего отца, а он — от своего… И, даст Бог, как я сам получил его от отца, так и я завещаю его сыну. Точно так же, как от отца к сыну вы, государь, передаете французское королевство.