Читать книгу - "Мичман Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер"

Французы не очень торопились помогать. Корабль был теперь не их, плыли они в английскую тюрьму, и даже смертельная опасность не могла их расшевелить. Потребовалось время, чтобы достать запасной брамсель (Хорнблауэр чувствовал: чем плотнее парусина, тем лучше) и заставить французов нарезать, расплести и размочалить веревки. Французский капитан стоя наблюдал, как они трудятся, сидя на корточках.

— Пять лет я провел на плавучей тюрьме в Портсмуте, — сказал он. — Это было во время прошлой войны.

Хорнблауэр мог бы и посочувствовать, однако думал о другом, да к тому же промерз до костей. Он не только намеревался вновь препроводить капитана в английскую тюрьму, но и в этот самый миг замышлял спуститься в капитанскую каюту и присвоить кое-что из его теплой одежды.

Внизу Хорнблауэру показалось, что звуки — скрипы и стоны — стали громче. Судно шло легко, почти дрейфовало, и все же переборки трещали и скрипели, как в шторм. Он отбросил эту мысль, сочтя ее плодом перевозбужденного воображения, однако к тому времени как он вытерся, немного согрелся и облачился в лучший капитанский костюм, сомнений уже быть не могло: корабль стонал, как тяжелобольной.

Он поднялся на палубу посмотреть, как идет работа. Не прошло и нескольких секунд, как один из французов, потянувшись за новой веревкой, остановился и уставился на палубу. Он прикоснулся к палубному пазу, посмотрел вверх, поймал взгляд Хорнблауэра и подозвал его. Хорнблауэр не притворялся, будто понимает слова — жест был достаточно красноречив. Паз немного разошелся, из него выпирала смола. Хорнблауэр наблюдал странное явление, нечего не понимая — паз разошелся на протяжении не более двух футов, остальная палуба казалось достаточно прочной. Нет! Теперь, когда его внимание обратили, он увидел, что еще кое-где смола черными полосками выпирает между досок. Ни его маленький опыт, ни его обширное чтение объяснить этого не могли. Но французский капитан тоже во все глаза смотрел на палубу.

— Господи! — сказал он. — Рис! Рис!

Французского слова «рис» Хорнблауэр не знал, но капитан топнул ногой по палубе и указал на доски.

— Груз! — объяснил он. — Груз увеличивается в объеме.

Мэтьюз стоял рядом с ними, и, не зная ни слова по-французски, сразу все понял.

— Я верно расслышал, что бриг полон риса, сэр? — спросил он.

— Да.

— Тогда это он. В него попала вода, вот он и пухнет.

Так оно и было. Рис, впитывая воду, способен увеличить объем в два и даже в три раза. Груз разбухал и раздвигал корабельные швы. Хорнблауэр вспомнил неестественные скрипы и стоны. Это было ужасно — он оглянулся на зловещее море в поисках вдохновения и поддержки и не нашел ни того, ни другого. Несколько секунд прошло прежде, чем он смог говорить, сохраняя достоинство, приличествующее флотскому офицеру в минуту опасности.

— Чем скорее мы подведем парус под пробоину, тем лучше, — сказал Хорнблауэр. Трудно было ждать, что голос его прозвучит вполне естественно. — Поторопите французов.

Он повернулся и зашагал по палубе, чтобы успокоиться и дать мыслям прийти в порядок, но француз следовал за ним по пятам, говорливый, как советчики Иова.

— Я говорил, мне кажется, что судно идет тяжело, — произнес он. — Оно глубже осело.

— Идите к черту, — сказал Хорнблауэр по-английски. Он не мог вспомнить французского эквивалента.

Тут же он почувствовал под ногами сильный толчок, словно по палубе снизу ударили молотом. Корабль разваливался на куски.

— Поторопитесь с парусом! — заорал он на работающих и тут же рассердился на себя — его тон явно выдавал недостойное волнение.

Наконец было прошито пять квадратных футов паруса. Через кренгельсы пропустили веревки и парус потащили на нос, чтобы опустить под бриг и подвести к пробоине. Хорнблауэр снял одежду, не из заботы о чужой собственности, а из желания сохранить ее сухой.

— Я спущусь и посмотрю на месте, — сказал он. — Мэтьюз, приготовьте булинь.

Голому и мокрому Хорнблауэру казалось, будто ветер пронизывает его насквозь, борт корабля, о который он ударялся при качке, сдирал кожу, волны, проходящие под кораблем, били его с неистовым безразличием. Но он проследил, чтобы прошитый парус подошел куда нужно, и с удовлетворением наблюдал, как ворсистая масса встала на место, засосалась в пробоину и глубоко втянулась. Он мог не сомневаться, что течь запечатана крепко. Он крикнул. Матросы вытащили его наверх и теперь ждали дальнейших приказов. Хорнблауэр стоял голый, одурев от холода, усталости и недосыпа, и заставлял себя принять следующее решение.

— Положите ее на правый галс, — сказал он наконец. Если бриг затонет, неважно, произойдет это в ста или в двухстах милях от Франции; если нет, он хотел находиться подальше от подветренного берега и неприятеля. Правда, при этом пробоина будет глубже под водой, а значит, и давление выше, но все равно это лучше. Французский капитан, видя приготовления к повороту, шумно запротестовал. При таком ветре другим галсом они легко доберутся до Бордо. Хорнблауэр, дескать, рискует их жизнью. В затуманенном мозгу Хорнблауэра, помимо его воли, созревал перевод чего-то, что он хотел сказать раньше. Теперь он смог это высказать.

— Allez au diable, — произнес он, натягивая плотную шерстяную рубашку француза.

Когда он просунул голову в воротник, капитан продолжал возмущаться, да так громко, что у Хорнблауэра возникли новые опасения. Он отправил Мэтьюза к пленным, проверить, нет ли у них оружия. При обыске не обнаружилось ничего, кроме матросских ножей, но Хорнблауэр из предосторожности велел конфисковать и их. Одевшись, он занялся своими тремя пистолетами, перезарядил их и заново заправил порохом. С тремя пистолетами за поясом вид у него был пиратский, словно он еще не вышел из возраста детских игр. Однако Хорнблауэр чувствовал, что может прийти время, когда французы попытаются восстать, а три пистолета — не так уж много против двенадцати отчаявшихся людей, у которых под руками куча тяжелых предметов, вроде кофель-нагелей и тому подобного.

Мэтьюз ждал его с озабоченным видом.

— Сэр, — сказал он, — прошу прощения, но она мне не нравится. Она оседает и открывается, я точно уверен. Вы уж простите, сэр, что я так говорю.

Внизу Хорнблауэр слышал, что доски корабля все так же трещат и жалуются — швы на палубе расходились все шире. Напрашивалось простое объяснение: рис, разбухая, раздвинул корабельные швы под водой, так что пластырь устранил лишь малую течь. Вода продолжает поступать, груз пухнет, корабль раскрывается, как облетающий цветок. Корабли строятся, чтобы выдерживать удары извне, ничто в их конструкции не рассчитано на сопротивление внутреннему давлению. Швы будут расходиться все шире и шире, а вода проникать все дальше и дальше в груз.

— Смотрите сюда, сэр, — неожиданно сказал Мэтьюз.

В ярком дневном свете маленькая серая тень заскользила вдоль шпигата, потом еще и еще. Крысы! Что-то страшное творилось внизу, раз они вылезли средь бела дня, бросив уютные гнезда в обильной пище — грузе. Давление, наверное, огромное. Хорнблауэр почувствовал новый толчок под ногами — еще что-то разошлось. У него оставалась одна, последняя, карта.