Читать книгу - "Семья Зитаров, том 2 - Вилис Тенисович Лацис"

— До свидания, Лилия.

— Всего хорошего, господин Лицис.

Лилия проводила Лициса до прихожей и, как заботливая хозяйка, закрыла наружную дверь на ключ, когда гость ушел. Затем она вернулась в комнату, села за стол и долго, долго смотрела на синий конверт, который таил в себе разгадку ее будущего. Ей хотелось смеяться и плакать. Дрожащими пальцами надорвала она конверт, но, прежде чем вынуть письмо, еще раз внимательно прочла адрес. Это, во всяком случае, был почерк Ингуса, но рядом со знакомым росчерком заглавных букв в глаза бросалась несоразмерность строчных букв и слишком неровные строки. Раньше он так не писал. Девять лет, девять лет…

— Ингус, Ингус, милый, — шептала она, вынимая письмо. Глаза неизвестно почему наполнились слезами, и ей пришлось их вытереть.

«Кардифф, 28 октября 1926 года.

Я не знаю, дойдет ли это письмо до тебя и будешь ли ты та самая, какую я знал. Я пишу прежнему другу, с которым расстался одиннадцать лет тому назад, встретив его еще раз. Два раза я находил тебя и дважды терял. Если судьба будет благосклонна, то состоится третья наша встреча.

Прежде всего несколько строк о тех долгих днях, что мы провели в полном неведении друг о друге (я не знаю, может быть, тебе кто-нибудь обо мне и рассказывал?). Твое последнее письмо получил летом 1917 года, незадолго до ухода в дальнее плавание. Но я не ушел на «Канадиэн Импортер», как писал, и потому избег смерти, пароход погиб в Атлантике вместе со всей командой. Когда я узнал об этом, то поспешил написать тебе и домашним, но ответа не получил. Позже я узнал, что немцы заняли Видземе и моя семья уехала в Россию. Так как ты не ответила, я подумал, что и ты уехала или случилось несчастье. За эти годы мне жилось по-разному — были и хорошие дни, но трудных было больше. Однажды со мною случилось большое несчастье, после которого я до сих пор еще не оправился, и мне пришлось отказаться от профессии моряка. Из-за того же несчастья я стал скрываться от всех своих, не писал тебе. Я не хотел доставлять разочарования людям, которые мне дороги. Если бы все осталось без перемен, то и ты, милая Лилия, никогда не получила бы этого письма и никогда не встретилась бы с Ингусом Зитаром. Но позднее произошла маленькая перемена, и я чувствую, что получил право напомнить людям о своем существовании и, может быть, на что-то надеяться в жизни.

Милый друг! Я часто о тебе думал, и теперь мне стало понятно многое, мимо чего я прежде проходил как слепец. Знаю, какое у тебя доброе сердце, какая тебе присуща прелесть и как я должен был тебя лелеять, чтобы никогда не потерять. Теперь я не уверен, имею ли я право напоминать тебе о прошлом. Ничего особенно плохого я не делал, но и не совершил ничего, что давало бы повод надеяться на чудо.

Долгие, долгие годы, неизвестность… Не будет ничего удивительного в том, что ты за эти годы устроила свою семейную жизнь и Ингус Зитар навсегда остался для тебя далеким воспоминанием, которое становится все бледнее и незначительнее перед впечатлениями новой жизни. Если это так, то прости меня. Если нет… Напиши.

У меня к тебе большая просьба. Будь добра, разузнай о моей семье. Ехать к нам в волость тебе затруднительно, но ты можешь написать письмо в волостное правление и запросить эти сведения. Если окажется, что мои родные возвратились из России, напиши им и сообщи, что я еще жив. Здесь, внизу, мой теперешний адрес, он не изменится до самого моего отъезда домой. Ты, может быть, удивишься, почему я сам не пишу домой? Мне сейчас трудно говорить об этом, но главное: я узнал от одного из своих друзей о том, что ты живешь все там же, и поэтому решил выяснить все таким путем. На этом кончаю письмо. Если ответишь, буду очень рад каждой твоей строчке.

Всего наилучшего, Лилия. Может быть, до свидания.

Ингус».

3

Это была необычная ночь в Кюрзенах. В десять часов, когда весь дом спал, Лилия постучала в дверь одной из комнат. Сонно отозвался старый Юрис — дядя Лилии с материнской стороны, который уже двадцать лет жил в Кюрзенах и руководил рыбной ловлей.

— Что случилось, Лилия? — спросил он, выходя через некоторое время на кухню. — Моторку мы вытащили на берег, так что волны ее не достанут.

— Моторной лодке ничего не сделается, — поспешила Лилия успокоить дядю. — У меня к тебе просьба: не сходишь ли ты в город и не передашь ли это письмо лавочнику Лицису?

— Так поздно? — удивился Юрис. — Там уже все спят.

— Не спят. Лицис сегодня ночью едет в Ригу, и мне ему надо кое-что сообщить.

Теперь Юрису все стало ясно: Лилия, верно, хотела поручить лавочнику что-нибудь привезти из Риги. Только странно, как она об этом не подумала, когда здесь был Лицис.

— Придется сходить, — проворчал дядя.

Он надел теплую тужурку, натянул высокие сапоги и отправился в путь. До городка было недалеко — с километр, не больше, но ненастье и грязь затрудняли ходьбу. Несколько раз Юрис пытался закурить трубку, но тяжелые, мокрые хлопья снега гасили ее. Наконец он рассердился и оставил трубку в покое.

— Ну и головы у этих женщин. Ни о чем вовремя не подумают. Теперь беги среди ночи из-за их глупости.

Правда, Юрис только первый раз мог упрекнуть племянницу в непредусмотрительности, но и эта возможность вознаграждала его за неприятное путешествие. Лицису он, конечно, ничего не сказал, хотя язык у него так и чесался сказать что-нибудь по поводу ограниченности женщин, — ходили ведь слухи, что лавочник метит быть хозяином Кюрзенов. Юрис проворчал что-то насчет отвратительного норд-веста, отдал письмо и спросил, ждать ли ответа. Однако какими странными глазами посмотрел на него Лицис! Точно перед ним не Юрис, а какое-то чудовище. Он даже не хотел принять письма — этот человек, который, бывало, не знал, как угодить Лилии. Лицис пробормотал что-то насчет неуместных шуток и, кусая губы, повернулся к Юрису спиной.

«Дорогой господин Лицис!

Я все обдумала и решила остаться в своем прежнем положении. Простите, что разочаровала вас, но иначе я не могу. Больше меня не ожидайте — я никогда не стану другой.

Искренне уважающая вас Лилия Кюрзен.

P.S. Не подумайте, что давеча