Читать книгу - "Отважные капитаны. Сборник - Редьярд Джозеф Киплинг"

раскалились докрасна — и только потому, что неверный свет качающейся лампы окрашивал в красноватый тон работающий металл. Он считал, что в мире существуют всего два достойных поэта: Роберт Бернс (а как же иначе!) и Джеральд Мэсси[110]. Когда у него появлялось время для книг, он читал Уилки Коллинза и Чарльза Рида[111], чаще последнего, — и знал наизусть целые страницы из «Трудных денег». В кают-компании его место было рядом с капитаном, но пока работали двигатели, Макфи пил только воду.

Он был добр ко мне с первой встречи: я не задавал дурацких вопросов и считал Чарльза Рида недооцененным писателем. Позже он даже одобрил мои тексты, в частности, один двадцатичетырехстраничный памфлет, который я написал для «Холдока, Стейнера и Чейза», владельцев пароходной компании, когда они приобрели патент на новую вентиляцию и установили ее в каютах «Бреслау», «Шпандау» и «Кольтцау». Пассажирский помощник с «Бреслау» рекомендовал меня секретарю мистера Холдока, который, будучи методистом, пригласил меня к себе и устроил для меня обед с гувернанткой, когда все остальные уже покончили с обедом, затем вложил мне в руки планы и спецификации, и в тот же вечер я накатал означенный памфлет. Он назывался «Уют в каюте» и принес мне семь фунтов и десять шиллингов — весьма значительную по тем временам сумму, а гувернантка, учившая младшего Джона Холдока арифметике и чистописанию, поведала мне, что миссис Холдок просила ее присмотреть за мной на тот случай, если я решу стащить с вешалки в прихожей чужое пальто.

Макфи очень понравился мой памфлет, исполненный в византийском стиле с украшениями в духе барокко и рококо; и позже он представил меня миссис Макфи, а та заняла в моем сердце место, которое прежде принадлежало Дине.

Супруги жили в маленьком домике, снимая его за двенадцать фунтов в год, неподалеку от конторы пароходства. Когда Макфи не было дома, миссис Макфи читала в газетах колонку агентства Ллойда и приглашала к себе жен старших механиков или равных им по социальному положению дам. Пару раз сюда наведывалась с визитом и миссис Холдок — в одноконном экипаже с целлулоидными накладками на бортах, и у меня есть все основания полагать, что, некоторое время поизображав прилежных и чопорных супруг своих мужей, они переходили к злословию и сплетням.

Холдоки жили примерно в миле от Макфи в старомодном особняке с большим садом, обнесенным кирпичной стеной. Летом их одноконный экипаж можно было увидеть торжественно тарахтящим по Тейдон или Лоутону. А я был просто другом миссис Макфи, и она позволяла мне сопровождать ее в поездках в западную часть города, а иногда даже в театры, где всхлипывала, смеялась или трепетала со всей искренностью простодушного сердца.

Именно она ввела меня в совершенно новый мир — мир жен судовых врачей, капитанов и механиков, чьи мысли и разговоры вертелись вокруг таких кораблей и морских маршрутов, о которых вы наверняка даже не слышали. Там шла речь о парусниках со стюардами в кают-компаниях и салонами из красного дерева и клена, ходивших в Австралию с грузами, а заодно бравших на борт (разумеется, согласно рекомендациям врачей) больных туберкулезом и безнадежных пьяниц. О грязных малотоннажных западноафриканских шхунах, кишащих крысами и тараканами, на борту которых люди умирали как угодно, только не в своих койках, о бразильских судах, где подчас товар перевозили даже в арендованных для этой цели каютах, и они выходили в море, рискуя вот-вот перевернуться, о занзибарских и маврикийских пароходах, о замечательных, заново отреставрированных яхтах, лавировавших среди течений в окрестностях острова Борнео. Мы знали их и любили, поскольку они помогали нам заработать на хлеб и масло к этому хлебу, а большие атлантические лайнеры мы просто высмеивали и рекомендовали всем те суда, что принадлежали владельцам мелких компаний, будь они методистами, баптистами или пресвитерианами.

Едва я вернулся в Англию, как миссис Макфи пригласила меня отобедать — как обычно, в три пополудни, прислав записку на свадебно-кремовой визитной карточке. Еще только подходя к их дому, я заметил новые занавески на окне, стоившие никак не меньше сорока пяти шиллингов за пару, а миссис Макфи, провожая меня в маленький холл, оклеенный обоями под мрамор, проницательно на меня взглянула и воскликнула:

— Неужто вы ничего не слышали? А как вам наша новая вешалка для шляп?

Вешалка оказалась из дуба — минимум за тридцать шиллингов. Сам Макфи, громко топая, спустился по лестнице  на судне он двигался беззвучно, как кот, несмотря на свой вес, — и мы обменялись рукопожатиями в той жесткой мере, которую механик позаимствовал у старого Холдока, — тот вечно прощался со своими шкиперами, выламывая им руки. Я подумал про себя, что он, должно быть, получил наследство, но сохранял спокойствие, хотя миссис Макфи каждые тридцать секунд принималась умолять меня побольше есть и не отвлекаться. Обед прошел в атмосфере легкого безумия, поскольку Макфи и его жена все время держались за руки, как маленькие дети, кивали друг другу, подмигивали, давились смехом и едва прикасались к тарелкам.

Наконец вошла прислуга и остановилась, ожидая хозяйских распоряжений. И это при том, что миссис Макфи не раз и даже не десять повторяла при мне, что, пока она в силах, никому не будет позволено делать вместо нее домашние дела. И вот вам — горничная в чепце ждет приказаний, а миссис Макфи все раздувается и раздувается от собственной значительности в своем новехоньком мареновом платье.

Для Джанет Макфи не существовало полутонов, как их не было и в ее новом наряде. В этой обстановке необъяснимой гордости и скрытого ликования я чувствовал себя так, словно таращусь на фейерверки, не зная, по какому поводу устроено празднество. Когда служанка убрала со стола, на нем появился ананас, стоящий полгинеи в это время года, ваза из кантонского фарфора с сушеными личи[112] и хрустальная тарелка с маринованным имбирем, а также баночка с великолепными первоклассными пикулями, распространявшими обворожительный аромат.

Макфи получал их от одного голландца с Явы, и мне всегда казалось, что тот маринует их в виски или роме. Но вершиной трапезы была мадера той марки, которую можно добыть, лишь хорошо разбираясь в винах и зная нужных людей. К вину прилагалась плетенка из кукурузных листьев с сигарами с той же Мадейры, и конец обеда прошел в молчании и клубах синеватого дыма. Джанет во всем своем великолепии то и дело улыбалась нам и поглаживала Макфи по руке.