Читать книгу - "Девочка по имени Зверек - Маргарита Разенкова"

– Все, что я велю тебе сейчас, – больше ни с кем никогда не говорить об этом. Ты поняла?

– Да, Учи… то есть, падре. Да, падре.

– Кстати, а почему ты пытаешься называть меня, несколько странно, Учителем и все путаешь «ты» и «вы»?

Вероника удивленно взглянула на него: шутит? Падре Бальтазар улыбался, и она решила – да, шутит.

– Я не забыла тебя.

– То есть ты хочешь сказать, что…

– Что я помню, кто ты.

– И я?..

– Мой Учитель.

После этого падре долго размышлял, низко склонив голову и не глядя на Веронику. И она опять начала опасаться, правильно ли ответила. Впрочем, что же еще она могла ответить?

Наконец, проводив до самых дверей, он отпустил ее и велел приходить в это же время каждый четверг. И долго (Вероника чувствовала!) смотрел ей вслед, пока она удалялась по коридору. Лишь повернув за угол, Вероника услышала стук закрывшейся двери. Ее немного смущало, что он ничего толком не сказал о ее «воспоминаниях». Но ведь он не велел и забывать их! Уже одно это само по себе вызывало тихий умиротворяющий восторг. К тому же было ясно, что он не счел ее больной!

Вероника так устала опасаться окружающих, быть начеку, чтобы не проговориться и лишний раз не подвергать опасности ни родных, ни себя. Ей так хотелось довериться хотя бы одному человеку! Довериться полностью, безоглядно, без сомнений и колебаний. А падре Бальтазару отчего-то было приятно доверять, и она решила, что, пожалуй, не станет скрывать от него ничего.

* * *

Итак, каждый четверг! В предвкушении этого дня Вероника и не заметила, как пролетела целая неделя. Она, разумеется, видела падре Бальтазара на богослужениях, да к тому же не забыла вынести на исповедь свое сокрушение о совершенном проступке (опоздании к мессе). Но одно дело – видеть его, как и все остальные, другое – слушать Учителя (про себя она продолжала его так называть) в беседе, предназначенной лично для тебя!

В четверг, с самым началом сиесты, она уже неслась по коридорам к комнате падре ног под собой не чуя! И непременно поспела бы вовремя, и даже раньше, если бы не услышала странные звуки: смесь неприятного назойливого бубнения и жалобных всхлипов – из полутемного коридорчика-тупика, ответвляющегося от основной галереи. Вероника не успела даже поразмыслить, как ноги уже сами понесли ее в сторону этих всхлипов. Странным образом она сразу заподозрила, что именно так, тоненько и беззащитно-обреченно, может плакать Анхелика.

Вероника не ошиблась. Картина, представшая взору, сначала ошеломила ее до немоты, а затем повергла в ярость: Анхелика была зажата в углу массивным торсом старшей сестры, которая жадно обнимала и бесстыдно шарила руками по всему телу несчастной Анхелики, низким, каким-то жабьим голосом читая «нравоучение»:

– В этом нет ничего дурного, сладенькая моя! Уверяю тебя. Ведь истинная любовь жаждет близости. Послушай меня, моя овечка, и будь со мной ласковей!

Громко, не скрывая отвращения к Лусии, Вероника проговорила, чеканя каждое слово – не из намерения напугать, а просто потому, что иначе у нее задрожали бы от омерзения губы:

– О, позволь и мне, сестра моя, получить твои драгоценные наставления в том, что касается любви! Ведь речь пойдет о христианской любви, верно?

Если бы в сумрачном коридоре раздался пороховой залп или удар грома, Лусия, кажется, не испугалась бы больше. Она отскочила от бедняжки Анхелики с проворством, которое Вероника не могла и предположить в такой далеко не изящной фигуре. Неприкрытой ненавистью полыхнуло в глазах старшей сестры. Но – о, боже! – какой свет облегчения, радости и надежды вспыхнул в заплаканных глазах Анхелики!

– Что ты делаешь здесь, маленькая тварь? – прошипела Лусия. – Шпионишь за мной?!

– Если я и тварь, то тварь Божья! А что касается искусства шпионить, то я не посмею сравниться с твоей, дражайшая моя сестра, ученицей Франческой!

Анхелика тем временем поспешно выскользнула из своего пыточного угла и встала рядом с Вероникой.

– Уходи, – негромко сказала ей Вероника.

– Не уйду, я буду с тобой, – стуча зубами, но вполне твердо, так же негромко ответила та.

Лусия смотрела на них зло, но растерянно.

– Хорошо же, – наконец выдавила она, – за то, что ты, Вероника, разгуливаешь где попало в то время, которое благочестивые сестры уделяют молитве…

Вероника презрительно фыркнула и взглядом показала, что уж Лусия-то в это время предавалась совсем иному!

– …я накажу тебя! К тому же, если ты и ответишь, что у тебя имелись веские причины выйти из своей кельи, ты не отпросилась у меня!

– Почему – у тебя? Я обязана докладывать лишь матушке Тересии. – Она подумала и добавила с намеком и вызовом: – Докладывать обо всем, что сочту нужным.

– Мать настоятельница сейчас в отъезде, – надменно проговорила старшая сестра, – а значит, вы все подчиняетесь мне!

И она, подскочив, схватила Веронику за запястье и куда-то потащила. Сопротивляться было совершенно бессмысленно, но Вероника утешала себя тем, что вряд ли Лусия посмеет наказать и Анхелику, а пожалуй, и оставит ее в покое, хотя бы на какое-то время. Сильно огорчало только одно: никто не знал, что Вероника направлялась к падре Бальтазару – значит, никто не предупредит его, что она не придет, и тем более не объяснит почему.

Протащив ее по каким-то замысловатым галереям, Лусия, не размыкая своей железной хватки, спустилась на несколько ступеней вниз (Веронике показалось, что они уже под землей) и впихнула свою жертву в низкую скрипучую дверь. Едва Вероника переступила порог, как дверь за ее спиной тут же захлопнулась и с наружной стороны свирепо лязгнул засов. Вопреки ожиданиям, она оказалась не в темноте: пусть крохотное и зарешеченное, но в этой каморке было окошко, расположенное вровень с землей.

– Что же видела моя маленькая сестра? – гнусно пропел голос, доносившийся через небольшое смотровое отверстие в двери.

Вероника мгновенно обернулась и, топнув ногой, с веселой злостью выпалила:

– Как ты, благочестивейшая из сестер, преподаешь урок любви – вполне нехристианской любви – бедной, беззащитной Анхелике!

– Просидишь здесь на одной воде и хлебе, впрочем, может быть, и без них, пока не образумишься, – рявкнула Лусия напоследок.

Ее башмаки, удаляясь, тяжело затопали по коридору. Вероника, используя последний шанс, крикнула, подлетев к двери и уткнувшись губами в щель:

– Хорошо бы узнать об этом нашему духовнику, чтобы он не ждал меня напрасно!

Приложила к щели ухо – ничего. Тишина.

Вероника оглядела свое узилище: маленькое помещение с низким потолком, соломенный тюфяк в одном углу, нелепый глиняный горшок – в другом. Больше ничего. Интересно, долго ли ей сидеть здесь? На одной из стен у самого пола виднелись процарапанные зарубки. Неужели у ее бедной предшественницы счет шел не на часы, а на дни? Вероника поежилась. Но все же решила, что поступила правильно, заступившись за подругу перед старшей… «Кем-кем?» – называть Лусию старшей сестрой, по обычаю избираемой из самых опытных и благочестивых, теперь просто язык не поворачивался!