Читать книгу - "Невеста для варвара - Сергей Алексеев"

— На что мне дикая туземка, когда невеста есть, — отмахнулся Ивашка. — Я уж сразу в Петербург поспешу.

Но тут же был осажен генерал-фельдцейхмейстером, словно вспомнившим, кто он есть и кто перед ним.

— Умей выслушать начальника! — сделал внушение. — И нрав свой след сдерживать.

— Прости великодушно, — обронил капитан. А Брюс продолжал:

— В Петербург не поспешай. Расстанешься с югагирами и сам с людьми своими сядешь в остроге, который укажет воевода, уподобишься купцу и станешь торговать. Выменивать у югагиров, саха, чукчей и прочих тунгусов мягкую рухлядь на ружья, припас к ним и крепкое вино. Да не скупись, будь щедрым, и кому в тягость дать соболей и лисиц за товар, в дар его подноси. В первую очередь, воду огненную — так туземцы вино называют.

— Не с руки мне торг вести, — воспротивился Головин. — Я старого боярского рода, мои деды стольниками были. А купечество — дело хитрое и подлое!..

— Так государь император велел! — оборвал граф. — Твое дело — исполнить, невзирая на свое к сему отношение.

— Погоди-ка, Яков Вшшмович, — встрепенулся Иван. — А я сим указом раздора не посею? Зависти не пробужу? Не сотворим ли мы худого?

— Петру Алексеевичу виднее было, что сотворится. Полагаю, даруя слободу югагирам, он хотел опору себе найти в полунощных землицах.

— Ежели так, то еще ничего… И все одно подумать след, прикинуть, как да что. Но ты уволь уж меня, граф, торговать я не стану. Тем паче ружьями, порохом и вином.

— Как же так — не станешь?

— Да туземцы сии, испив водицы огненной, в тот час обиды вспоминают старые. Мне прадед много чего порас-сказывал про нравы ихние… А вспомнив, друг в друга стрелять начнут!

— Ну и постреляют, так что же? Друг с друга спесь собьют и угомонятся, как протрезвеют, А нет, так воевода ленский казаков пошлет и усмирит.

Капитан распрямился.

— Не пристало мне, морскому офицеру, столь мерзкими делами заниматься.

— А мне, генерал-фельдцейхмейстеру? — Голос графа тихо зазвенел. — Как ты еще мыслишь управлять варварскими народцами? Коль обычаи и нравы таковые имеют?.. И посредством чего оборонить престол от самозванцев? Мы же приставлены его стеречь!

— Подумать след. — Ивашка был себе на уме, даже страдая от похмелья. — Неужто они и впрямь способны престолу навредить?

— Ты станешь исполнять, что государь велел. А ежели юга-гиры смуту затевают, подобно полякам? Отчего сей Тренка пожаловал в год, когда казнили царевича Алексея?.. — Брюс потупился, набычился и продолжил с горечью: — Я говорил Петру Алексеевичу: не след лишаться истинного наследника, прости его, помилуй. И царевич бы внял отцовскому благородству… Ан нет, не остановил своей руки государь. Я же приговор не подписал, один из всех прочих… И эти прочие сейчас Скавронской присягают… — Он вскинул голову. — Впрочем, отвлекся… Тренка с товарищами пришел вскоре после казни и невесту для князька своего попросил. Родовитую ему подавай, поскольку князь варваров себя причислил к древнему роду царей!.. Спроста ли?

Капитан встряхнулся, сгоняя оцепенение, навлеченное голосом Брюса.

— Как дикие туземцы с Индигирки могли узнать, что сотворится с царевичем?

— В том и суть, Иван Арсентьевич, — подобрел граф. — Умом сего постигнуть невозможно… Однако Тренка свидетельствует: есть у югагиров некий календарь, где все прописано наперед. Сию книгу они вещей называют. Чему быть в грядущем, когда и отчего войны сотворятся, кто править станет, от чего умрет и прочие откровения. И будто счастливец, сей книгой овладевший, становится прозорлив. Ему довольно взглянуть на человека, и в тот час предсказать всю жизнь последующую.

— Не сказки ль это? — почти с отчаянием воскликнул Ивашка. — Я слышал множество небывальщин и прочие россказни на зуб пробовал… Все пустое!

— Поверить тотчас трудно, — согласился граф. — Я много лет корпел над книгами отреченными, всяческими календарями и даже свой издал. Гадания народные изучал, тайные магические ритуалы, астрономией увлекался, положением звезд и светил… Но и на йоту не приблизился к разгадке, что будет в следующий миг. И при сем веры не утратил. Должен быть подобный календарь! У югагиров и название ему есть — Колодар.

— Уволь, Яков Вилимович, но как возможно изведать, чему быть суждено?

— А ты спроси югагира!

— Нет, прежде тебя спрошу, — вспомнил Ивашка. — Давненько уж мыслил тебя попытать, Яков Вилимович, как человека ученого. Да ты ранее-то не допускай к себе эдак близко…

— Спрашивай, Иван Арсентьевич, — позволил граф,

— На что Петру Алексеевичу был нужен свинке? Брюс на минуту задумался, ибо сего вопроса не ожидал.

— Должно быть, чтоб Россию возвеличить.

— Как же возможно возвеличить ее неким изваянием каменным?

— Изваяние-то велико было бы, — предположил граф, — и зримо издалёка. Да и сотворить его способно только государям великим, дабы прочих изумить.

Головин тоскливо на него взглянул:

— Не верится мне в сие… Не в величине суть. Горы вон в тридесять выше, да что?

— Сфинкс-то рукотворен!

— Ты мне скажи, Яков Вилимович, а на что египтяны его поставили? По блажи своей, чтоб других изумлять? Опять не верится… Когда я камень пригнал от шведов, в книгах читать принялся, а нигде не писано, на что. Они в старине глубокой свинкса воздвигли по какой-то нужде великой, не иначе. А то стали бы столь громадный камень волочь да тесать! И образом-то человек, а телом — зверь лютый, суть лев… Сказать, столь глупы были, тоже нельзя: от глупости люди рушат, а не сотворяют. Мы же ныне живем и не ведаем, на что?..

Сказал так Ивашка и вдруг узрел, что Брюс встрепенулся и уставился куда-то мимо, за его спину, и в глазах на миг возник испуг, чего не бывало да и быть не могло у самоуверенного генерал-фельдцейхмейстера. Почудилось, даже привстать хотел, как если бы сейчас сюда вошел император, единственный человек, перед которым он вставал.

Капитан помимо воли оглянулся…

В сводчатом проеме двери стоял тот самый детина, коему было позволено почивать на хозяйской кровати. Всклокоченный со сна, в вольной длиннополой рубахе и освещенный тусклой свечою, он напоминал привидение, роняющее зыбкую тень.

Видимо, он услышал последнюю фразу, сказанную Головиным, ибо, шаря пространство рукою, приблизился к нему и, склонившись, заглянул в лицо.

— А что, боярин, хочется изведать? — спросил, блуждая взором. — Да вижу, душа-то нетерпением трепещет…

— Напротив, не хочу, — наперекор ему сказал Ивашка, хотя в тот час подумал: а неплохо бы узнать, как образуется его жизнь после смерти Петра Алексеевича. — У меня душа от иного трепещет…

— От чего же? Все токмо и жаждут изведать, что завтра станется. Ты же противишься…

— И так тоскливо наше существование, — вздохнул Головин. — А узнай грядущее, так и вовсе от печали удавиться только.