Читать книгу - "Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко"

Неверно, конечно, думать, что Николай был совсем далек от реалий жизни, от своих обязанностей, но все-таки одна эта, понятная теперь всем настольная игра – пазл – она же красной нитью проходит в дневнике императора, каждый вечер он его собирает.

А как пазл складывался в начале 17-го года за окнами дворца? Вот принято считать, что в Первую мировую не было в России карточной системы снабжения. Во-первых, в январе 17-го уже начали в отдельных местах вводить нормированное снабжение, а во-вторых, повсеместно уже была введена система закупок и торговли по твердым государственным ценам. Фактически введена ценовая монополия. Постановление кабинета министров вышло с указанием на уголовную ответственность за «возвышение или понижение цен на предметы продовольствия или необходимой потребности». Для примера: задержали группу сахароторговцев в Ростове-на-Дону, принудили продать на базаре свой товар по фиксированной цене – 35 копеек за фунт. К всеобщей радости. Так только пропал после этого в Ростове сахар на базаре. Черный рынок возник. Крестьянам в принципе стало невыгодно продавать ни зерно, ни муку, ни крупу, ни мясо по монопольной цене, тем более что промышленные товары, на которые они фактически меняли свою сельхозпродукцию, в условиях военного времени выпускались в меньшем количестве и вздорожали. Для регулирования рынка царским властям пришлось учреждать специальные структуры, одно название которых советским новоязом дышит – Центросахар, Центромука. Естественно, граждане стали часами промышлять куплей-продажей, в челноков превращаться. В ответ власти ввели досмотр поездов, следующих из внутренних районов страны в столицы. Газета «День» писала: «Желающие провезти пять фунтов масла прячут его в подушки, в чемоданы с бельем, как драгоценность. У пассажиров поездов, следующих из Сибири и в Петроград и Москву, городовые ощупывают и прокалывают тюки и корзины. Страна оказалась разделенной на большое число изолированных владений, обмен продуктами между которыми происходит с не меньшими затруднениями, чем между самостоятельными государствами».

Самое печальное, что как такового дефицита продуктов и товаров в России не было. Были проблемы с логистикой. Транспортный кризис. Газета «Русское слово» писала: «На Алтайской железной дороге между Бийском и Семипалатинском скопилось до 4 миллионов пудов мяса из-за отсутствия паровозов и недостаточности железнодорожных путей. Лишь сильные морозы оберегают пока это мясо от порчи».

С другой стороны, газеты пытались и морально воздействовать на публику, которая, как язвительно писала «Петроградская газета», «не в состоянии попить чая без чего-нибудь сладенького». Речь шла о появившихся тогда очередях в кондитерские, булочные. Слова «очередь» в известном нам смысле тогда в русском языке вообще не было. Вереницы людей, стоящих в дверях и на тротуарах, называли тогда «хвостами». Это было новое явление, которое, впрочем, сыграет вскоре свою революционную роль.

14.02

В этот день – 1 февраля 1917 года по старому стилю – министр иностранных дел России Николай Покровский отправил ноту своему французскому коллеге, в которой выражалось согласие России с предложениями Парижа о будущих послевоенных границах в Европе.

Заметим, что Покровский к тому времени был министром всего второй месяц, он сменил на этом посту одиозного Штюрмера, и это было воспринято российским общественным мнением как поражение «распутинцев» при дворе. Покровский слыл либералом, в Государственной думе, оппозиционной царскому режиму, его называли не иначе как «кристаллически честный» человек. Ходили слухи, что он тяготится своей службой в царском правительстве: «Чувствует себя нехорошо и постоянно просится у царя в отставку, ссылаясь на происки германофилов, закулисные попытки придворной камарильи заключить с немцами сепаратный мир». В этом контексте становится понятным решительный жест министра иностранных дел в начале февраля 17-го года. В тот момент союзники по Антанте подстегивали Россию к продолжению войны и в качестве аванса озвучили свое согласие на возможность включения в состав Российской империи по окончании войны – разумеется, победном – Константинополя с Черноморскими проливами. Это согласие было озвучено на проходившей в те дни в Петрограде международной конференции. И ответ Николая Покровского на это предложение, по сути, стал ответным «реверансом». Любопытно, что же хотела для себя Франция? Первое – территории Эльзаса и Лотарингии, отошедшие к Германии после франко-прусской войны в 1870-е годы. Второе – область Саар, со «всем заключающим в себе железную руду районом». И третье – германские области, расположенные на левом берегу Рейна, должны быть отделены от политического и экономического влияния Германии, устройство зарейнских областей должно быть основано на особых началах, и впредь, до их установления, Рейнская область должна быть оккупирована французскими войсками. Забегая вперед, скажем, что именно так во многом и произойдет после крушения Германской империи и поражения ее в Первой мировой войне, в ноябре 1918 года. По условиям Версальского мирного договора, который будет подписан уже без какого бы то ни было участия и влияния со стороны России, в которой тогда уже бушевала Гражданская война, Эльзас, Лотарингия и Саар войдут в состав Франции, а левобережье Рейна – основной промышленный комплекс – будет демилитаризовано и фактически выведено из полноценного политико-экономического процесса Германии.

То есть аппетиты, которые озвучила Франция в начале 17-го, будут удовлетворены ею спустя два года и без помощи России. Но любопытно, что царское правительство в последний месяц своего существования совершенно определенно на такой передел карты Европы соглашалось. Цитирую ноту Покровского: «Имею честь заявить, что Франция может рассчитывать на поддержку императорского правительства России для проведения в жизнь вышеизложенных предначертаний».

15.02

В этот день – 2 февраля 1917 года по старому стилю – газета «Московские ведомости» сообщала об открытии в галерее Ламерсье на Петровке выставки Московского товарищества художников, уточняя стоимость входного билета – 20 копеек. Много это или мало? Средняя зарплата фабричных рабочих, в зависимости от квалификации и солидности предприятия, составляла от 25 до 50 рублей в месяц. Офицер в звании поручика получал со всеми дополнительными выплатами 700 рублей в год. Служащие, инженеры, учителя в гимназиях – порядка 70 рублей в месяц. Но если фунт сахара, до войны стоивший 12 копеек, в начале 17-го шел уже по 64 копейки, а из-под полы, на черном рынке – за 90 копеек фунт, то понятным становится ключевое слово той зимы – ДОРОГОВИЗНА. Хотя сейчас сказали бы – инфляция. Действительно, зарплаты и жалованья в годы войны оставались на прежнем уровне, а количество денег в обороте росло, то есть рубль обесценивался. Если в начале 1914-го в обороте находилось 2 миллиарда 402 миллиона рублей (в скобках заметим, что при населении в 128 миллионов получается, что деньги были очень, очень дорогие, каждая копейка была в цене), то к февралю 17-го года