Читать книгу - "Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая"

– А вои воевать ходят. Того гляди убьют – и сидит себе молодая вдова…

– Так из бояр кого найдем! – теряя терпение, Столпосвет был готов на все. – Приданое ведь у нее есть, да я от себя добавлю! Да и лучше за боярина – пусть он увезет ее в село, от князя подальше. Да и князь боярина обидеть не посмеет.

– Вы, коли хотите, женихов ей приглядывайте, да только помните: пока отец ее не воротится, мы над нею не вольны, – твердо сказала Ильмера. – А не воротится вовсе – год уговорились ждать. Раньше новой Макошиной недели[222]она сватов не примет.

– Тогда пусть и князя не принимает, – потребовала Услада.

– А кто ему, князю, прикажет? – Ильмера всплеснула руками, теряя терпение от глупых нападок вздорной бабы. – Прикажи, матушка, чтоб не ездил. А я перед ним ворот не затворю – мне и о муже надобно порадеть. Может, этой девицей я его от поруба спасла.

Все промолчали, вспомнив поединок Оддлейва и Коснятина.

– Сватайте князю невесту, – продолжала Ильмера, – из лучших родов, чтоб не зазорно было ее княгиней назвать. А не захочет Вышеслав – знать, не судьба. А над своей судьбой никто не волен.

Родичи хозяйки загостились в Княщине, и она была очень этому рада. Боярич Борислав, правда, вскоре уехал назад в Новгород, куда его звали заботы о жене, матери и отцовском хозяйстве, а также служба в княжеской дружине. Но Столпосвет и Прекраса остались. Теперь и уцелевшие ладожские бояре часто ездили поклониться главе знатнейшего из всех словенских родов. Посадник Креплей, а особенно его жена, бывали в Княщине чуть не всякий день. Вечерами в гриднице бывало светло и людно. Для Ильмеры, в тревоге ожидавшей мужа, это было кстати. Но часто она чувствовала себя нездоровой и уходила к себе в спальню, оставив гостей на отца.

Загляда уходила вместе с ней, даже радуясь случаю спрятаться от любопытных взглядов, которые теперь устремлялись на нее со всех сторон. Стараниями, должно быть, боярина Разумея и Услады о любви князя Вышеслава к купеческой дочери знала уже вся словенская знать. Кто-то возмущался, кто-то говорил, что на то и князья, чтоб иметь десяток жен, и многие на всякий случай кланялись Загляде, видя в ней, быть может, будущую новгородскую княгиню.

А Загляда с тревогой ждала возвращения Снэульва, боясь, что эти слухи дойдут и до него. Да и как они там поладят с Вышеславом в походе? Это была для нее еще одна тревога в придачу ко всем прочим. Конечно, простому кметю и князю вовсе не обязательно разговаривать о чем-то, да и языка друг друга они не знают. Но мало ли что бывает? После всего пережитого Загляда любые чудеса сочла бы вполне вероятными и не удивилась бы ничему.

Посадница Услада сердилась на Загляду за коварные замыслы и не хотела даже разговаривать с купеческой дочерью, которая замыслила стать княгиней и возвыситься над ней, урожденной словенской боярышней. Прямо обижать девушку, которая была под покровительством Ильмеры, Услада не смела, но не упускала случая по мелочам выказать ей свое презрение и подолгу рассуждала, когда Ильмеры не было рядом, что всяк сверчок должен знать свой шесток, а в чужих санях до добра не доедешь. Загляда не принимала этих речей близко к сердцу: ее совесть была спокойна, а коли в боярыне спесь играет, так и пусть себе ворчит. Беспокоило только то, что ее неприятельница была женой посадника. Как бы она не заразила своей враждой и мужа! Загляда часто думала об отце, а купцу вовсе ни к чему быть не в ладах с посадником.

Зато боярышня Прекраса в такое время бросала ей сочувствующие взгляды и старалась перевести разговор на другое. Они даже немного подружились. Прекраса оказалась далеко не так горда и надменна, как Услада, хотя имела не меньше оснований гордиться. Род ее был не хуже, а близость к княгине Малфриде высоко поднимала ее над женой ладожского посадника. Упоминая о своей дружбе с Малфридой, Прекраса бросала на Загляду скрытно-внимательный взгляд, выискивая в ее лице признаки смятения, тайных надежд. Но ничего такого она обнаружить не могла при всей своей наблюдательности.

Дыша любопытством, Прекраса дотошно расспрашивала Загляду обо всех подробностях Эйрикова набега, о ее пленении и спасении. Слушала она, забыв обо всем, глаза ее блестели, на лице переливались чувства – она себя саму живо представляла на месте Загляды, и воображение ее на каждом шагу волнующей повести шло еще дальше – а что если бы…

Однажды Загляда заметила, что Прекраса разглядывает глубокую щель в стене над выходом из гридницы.

– Ты знаешь, откуда это? – спросила она у боярышни.

– Откуда? – охотно переспросила Прекраса.

– Это Эйрик ярл перед уходом в стену свою секиру вогнал. У него большая секира была, с золотой насечкой. Ее звали Крушительница Черепов. Она здесь долго висела – никто ее вынуть не мог.

– А где же она теперь?

– Князь Вышеслав ее вынул.

– Сам? – почему-то обрадовалась Прекраса. – Так прямо взял и вынул?

– Мне Ильмера говорила, я сама-то не видела. Взялся за рукоять, дернул – и вынул. А потом послал ее нурманскому князю.

– Надо же так! Никто не мог – а он вынул!

Прекраса кликнула челядь, велела подтащить скамью к двери, встала на нее и сунула руку в щель от секиры. Но ее пальцы не достали до конца – щель была слишком глубока. Это еще больше удивило и восхитило ее.

– А какой он из себя, Ерик? – продолжала расспрашивать она. – Ты его близко видела?

– Он годами не старый, чуть старше посадника Креплея, статный, ловкий, ступает твердо. Лицом он не слишком хорош мне показался, но видно, что неглуп.

– Да где ж они, варяги, хороши бывают? У нас в Новгороде их много, а лица у всех словно топором вырублены. Я ни одного красивого варяга не видала.

Загляда улыбнулась: никого на свете она не признала бы красивее любимых лиц Снэульва, Тормода, Кетиля. Но едва ли боярышня с ней согласится.

– А как же князь Вышеслав? – спросила она у Прекрасы. – Разве он не хорош? А ведь и он – свейского племени.

– Князь… – Прекраса лукаво повела тонкой бровью, отвела глаза, а потом быстро глянула на Загляду. В глазах ее светилось торжество: она была довольна, что Загляда первая упомянула о том, что занимало Прекрасу больше всего прочего. – Князь хорош… да ведь он только по матери свей. А по отцу – славянской крови.

– А князь Владимир сам на четверть из варяг. Дед его, Игорь Старый, был сын Рюрика-дана и Альвин, дочери князя норвежского.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я же здесь среди варяг живу. Мне и Арнора, и Тормод много любопытного рассказывают. Наши словены говорят, что Рюрик был сын Умилы, Гостомысловой дочери, и бодрического князя Годослава. А варяги рассказывают, что звали его Хродерик сын Хальвдана, и был он родом из племени данов, и страна его зовется Юталанд.