Читать книгу - "За скипетр и корону - Грегор Самаров"

Император слегка покрутил усы и кивнул головой.

— Или, — продолжал Клиндворт, — и это самое вероятное, — ввиду известного характера руководящих лиц, Пруссия не образумится и примет борьбу, невзирая на ее гигантские размеры. Тогда я боюсь, что Бисмарку удастся возжечь национальную войну и двинуть объединенную Германию против Франции.

— Возможно ли это при настоящем настроении Германии? — усомнился Наполеон.

— Государь, — сказал Клиндворт, — когда текучая вода зимой не замерзает, в нее бросают железные полосы, и тотчас же образуется ледяная кора. Французский меч, брошенный в немецкое течение, произвел бы то же самое, что и те железные полосы: волны остановились бы и соединились бы в твердую массу.

— А Южная Германия?

— Она уже потеряла надежду на Австрию, — вздохнул Клиндворт, — и чувствует себя в руках Пруссии. Обещаниями и несколькими ласковыми или угрожающими словами не трудно будет перетянуть ее на ту или иную сторону. Я убежден, что она сама теперь ищет подходящего предлога. Наоборот, — продолжал Клиндворт, оживляясь, — если Пруссия достигнет теперь того, чего хочет, то есть прежде всего территориальных увеличений, полного присоединения Ганновера, Гессена и так далее, то тогда умеренно примененным давлением на Пруссию будет достигнута самостоятельность Южной Германии. Тогда результатом станет не единство германской нации — этот популярный идеал всех завсегдатаев пивных, а, напротив, раскол Германии, и ценой такого количества крови окажется только увеличение Пруссии. Нравственное негодование, к которому немцы так склонны, обратится против нее, и симпатии нации могут снова обратиться к Австрии.

— Возможно ли это? — спросил император.

— Конечно, особенно если Австрия проникнется иным духом и примется за разумную политику, пользуясь теми факторами, которые в наше время приобрели такое значение. К сожалению, с ними надо считаться, как с настоящими силами!

— То есть? — спросил Наполеон.

— Государь, — отвечал Клиндворт, — когда Пруссия увеличится аннексиями и приобретет главенство в Северной Германии, она превратится в суровый, ничем не стесняющийся военный лагерь, потому что германские племена нелегко ассимилировать, и ляжет железной рукой на Северную Германию, обращая ее вместе с тем постоянной угрозой против Южной. Тогда Австрия внутренне окрепнет и сделается защитой автономий, самостоятельности и свободы.

Наполеон усмехнулся:

— Свободы?

— Почему нет? — спросил Клиндворт. — Опаснейшие болезни излечивают применением сильнейших ядов.

— Кто же будет тем искусным врачом, чья рука сумеет дать больной Австрии этот яд в надлежащих дозах? Граф Менсдорф? Или Меттерних?

— Я, кажется, нашел такого врача, — ответил Клиндворт серьезно и не смущаясь.

Вошел камердинер.

— Полковник Фаве в прихожей, Ваше Величество!

Император встал.

— Одну минуту, — сказал он.

Клиндворт тоже встал и подошел ближе к императору.

— Этот врач, — сказал он тихо, — господин фон Бейст!

Император удивленно и озадаченно посмотрел на него.

— Фон Бейст? Протестант? Неужели вы думаете, что император…

— Думаю, — сказал Клиндворт, — впрочем, господин фон Бейст здесь, — он устремил на императора свои зоркие глаза тверже и продолжительнее, — Ваше Величество можете сами позондировать, основательно ли мое мнение.

Наполеон улыбнулся.

— Играя с вами, — сказал он, — надо выкладывать карты на стол. Подождите у Пьетри, я хотел бы еще с вами побеседовать после свидания с вашим врачом будущей Австрии.

Самодовольная улыбка показалась на широких губах Клиндворта, который с низким поклоном скрылся за портьерой.

Император позвонил.

— Полковника Фаве!

Полковник, худощавый человек среднего роста, с короткими черными волосами и маленькими усами, в черном сюртуке, полувоенный‑полупридворный по внешности, появился в дверях. Он подержал ее половинку для саксонского министра и, впустив его, немедленно удалился.

Господин Бейст был в сером, широко распахнутом пальто из легкой летней материи сверх черного фрака, с белой звездой Почетного легиона. Седоватые волосы его были тщательно подвиты, черные панталоны почти совсем закрывали поразительно маленькие ноги в красных сапожках, холеное, умное лицо его какого‑то прозрачного цвета, с выразительным ртом и оживленными, ясными глазами, было бледно и не скрашивалось обычной приветливой и чарующей улыбкой. Скорбная морщина залегла около губ, и сильная усталость выражалась на нервно подергивающемся лице.

Он подошел к императору с тем тонким и самоуверенным изяществом, которым отличаются придворные высшего общества, и молча поклонился.

Наполеон подошел к нему с любезной улыбкой и подал руку.

— Как ни прискорбен повод, — произнес он мягким голосом, — я все‑таки рад видеть у себя умнейшего и талантливейшего государственного человека Германии.

— Несчастнейшего, государь! — сказал печально фон Бейст.

— Несчастны только утратившие надежду, — отвечал император, садясь и приглашая сесть Бейста приветливым движением.

— Государь, я приехал, чтобы выслушать из уст Вашего Величества, могу ли я питать надежду и привезти ее моему государю?

Император покрутил усы кончиками пальцев.

— Скажите мне, как вы смотрите на положение дел в Германии, мне любопытно услышать ваше мнение — мнение мастера схватывать черты и излагать их образно, — попросил император с любезной улыбкой и легким наклоном головы.

Бледное лицо Бейста оживилось.

— Государь, — сообщил он, — я проиграл свою игру! Я надеялся создать новый федеративный строй в Германии, окончательно втиснуть в рамки прусское честолюбие и ввести Германский союз на новую, более отвечающую современным требованиям стезю свободного развития силы и авторитета. Но я заблуждался, я не принял в расчет немецкого разлада, бессилия Австрии. Игра проиграна, — повторил он со вздохом, — но, по крайней мере, Саксония сделала все, что от нее зависело, чтобы ее выиграть.

— Но разве игра не может повернуться счастливо? — спросил император.

— Не думаю, — сказал Бейст. — В Вене надеются на южную армию, на возобновление наступательной войны. Я ни во что это не верю. От удара, подобного кениггрецскому, государство нелегко оправляется, даже если его внутренняя жизнь не представляет такого застоя и такого разложения, как в Австрии. Пруссия — победитель и воспользуется правом победителя железной рукой, если ей не противопоставят могущественного вето!

Ясные глаза его пристально уставились на императора.

— И вы думаете, что это вето должен — и могу — произнести я? — спросил Наполеон.

— Государь, — отвечал фон Бейст, — я говорю с Вашим Величеством прежде всего как саксонский министр, как слуга несчастного государя, которому угрожает потеря наследства его дома, насколько оно у него еще сохранилось.