Читать книгу - "Одинокое ранчо (сборник) - Томас Майн Рид"

Шатер, занимаемый Аделой Мирандой и служанкой, не виден с места, где лежит связанный брат. Его загораживает другая палатка, а также заросли кустарника. Но из недавнего разговора дон Валериан понимает, куда направляется Урага, и каково его намерение. Раздосадованный отказом брата и дошедший до степени безрассудства, негодяй собирается потребовать ответа от сестры, напрямую и немедленно.

Практически без церемоний входит он в шатер, а едва оказавшись внутри, обращает к Кончите просьбу, а точнее приказ, удалиться. Урага делает это с тем остатком любезности, на какую способен в своем возбужденном состоянии, и объясняет свое поведение необходимостью сообщить сеньорите нечто, что, как он уверен, она предпочтет услышать без свидетелей.

Вырванная из своего отчаяния, юная девушка поднимает взгляд. В ее больших округлых глазах читаются удивление, гнев, мрачное предчувствие, страх. Метиска смотрит на госпожу, ожидая указаний. Так колеблется, но только мгновение. Нет смысла отказывать человеку, который имеет полную власть принудить их, и поведение которого свидетельствует о готовности прибегнуть к силе.

– Можешь идти, Кончита, – говорит хозяйка. – Я позову тебя, когда понадобишься.

Девушка с видимой неохотой уходит, но останавливается недалеко от палатки.

– Итак, дон Хиль Урага, – произносит дама, оставшись наедине с нежеланным посетителем. – Что хотели вы мне сказать такого, о чем никому нельзя слышать?

– Ну же, сеньорита, не начинайте так строго! Я пришел как друг, хоть какое-то время мог представать пред вами в обличье врага. Надеюсь, однако, вы поверите в мои добрые намерения. Убежден, так оно и будет, стоит вам узнать, в каком ужасном положении я оказался. Меня огорчает, что мои приказы предписывают столь суровое обращение с двумя пленниками. Но я лишен выбора – такова воля начальства.

– Сеньор, то же самое вы говорили и раньше, – возражает девушка, окинув собеседника презрительным взглядом. – Мне думалось, вы собирались сообщить что-то новенькое.

– Так и есть, сеньорита! Нечто столь неприятное, что мне трудно говорить, так боюсь я ужасно огорчить вас.

– Не бойтесь. После пережитого недавно я стала не такой чувствительной.

Вопреки врожденной храбрости и стремлению казаться спокойной, Адела трепещет, дрожит и ее голос. Она читает в лице мексиканца нечто, что будит тревожные предчувствия, предвещает ужас. Неизвестность невыносима, и, голосом окрепшим и вызывающим, молодая дама требует сообщить обещанные сведения.

– Донья Адела Миранда, – начинает Урага мрачно и размеренно, как доктор, оглашающий пациенту смертельный диагноз. – Мой долг повелевал мне арестовать вашего брата – долг тяжкий, как я уже упоминал. Но уже исполненная часть ничто в сравнении с тем, что требуется от меня далее. Вы говорите, что готовы к удару. То, что я собираюсь сказать, как раз может стать таковым.

Девушка уже не пытается скрыть тревогу, она теперь явственно читается в ее больших пытливых глазах.

– Говорите! – Слова сами собой срываются с ее губ, подталкиваемые беспокойством.

– Вы скоро лишитесь брата!

– Что вы хотите сказать, сеньор?

– Менее чем через час дон Валериан умрет.

– Вы шутите, сударь. Ведь брат мой не болен, не ранен – с какой стати ему умирать?

Она говорит торопливо, и с недоверием глядит на Урагу, но ее бурно вздымающаяся и трепещущая грудь выдает, что на самом деле Адела верит полковнику.

– Дон Валериан не болен, и не получал никаких ран, – продолжает бесчувственный негодяй. – При всем том через час он умрет. Это решено.

– Madre de Dios! Вы насмехаетесь надо мной. Его смерть предрешена? Кем же?

– Не мной, уверяю вас. Военные власти страны выступали в качестве судьи, и приговор ему вынесен уже давно, как и дону Просперо. Чтобы привести его в исполнение, требовалось лишь схватить их. Эта неприятная обязанность была поручена мне. Данный мне приказ гласит, что обоих следует расстрелять сразу после поимки. Исключительно ради вас, сеньорита, я ослушался строжайшего распоряжения – это поступок, который может стоить мне офицерского чина. Да, донья Адела, ради вас.

Легенда нелепа, и вполне могла показаться собеседнице лживой, не знай та о многих подобных случаях в истории ее родной страны, «Cosas de Mexico». Кроме того, реальные события в их с братом жизни придают ей правдоподобия.

– Dios de mi alma!^[89] Неужели это так? – восклицает она в ужасе, поверив.

– Так.

– Полковник Урага, вы ведь не приведете этот ужасный приговор в исполнение? Это же не казнь, это расправа! Неужто вы запятнаете свою душу убийством?

– Я обязан повиноваться приказу.

– Бедный мой брат! Сжальтесь! Можете вы спасти его?

– Могу!

– И спасете, да?

– Да, спасу!

Пыл, с которым произнесены два этих слова, вызывают на ее лице румянец благодарности, Адела делает шаг вперед, словно собирается пожать полковнику руку. И она вполне могла это сделать, если бы выражение его лица не подсказало, что согласие еще не получено. Есть еще нечто, еще два слова. Вот они:

– При условии.

Эта фраза охлаждает огонь благодарности. Условия! Ей неизвестно, каковы могут быть эти условия, но зная характер Хиля Ураги, она вполне может предположить, что они будут суровы.

– Назовите их! – требует она. – Если это деньги, то я готова платить. Хотя имущество моего брата, как я слышала, отобрано, моего контрибуция не коснулась. У меня есть богатства: земли, дома. Заберите все, но сохраните Валериану жизнь.

– Вы можете сохранить ее, не истратив ни единого клако^[90]. Достаточно вам проявить милость.

– Что вы имеете в виду, сеньор?

– Чтобы объясниться, я использую образ, о котором уже упоминал. Голова вашего брата обречена. Но рука может спасти ее.