Читать книгу - "Обреченность - Сергей Герман"

У костра сидела стайка подростков, казачат, вызвавшихся в ночное. Хворостинами вытягивали из костра печеную картошку. Поодаль от огня, покашливая от дыма, сидели взрослые казаки с карабинами, боевое охранение. С ними сотенный Щербаков. Увидев Муренцова, кивнул ему головой, теснее придвинулся к остальным казакам.

– Присаживайся, Сергеич. Тоже не спится, односум?

Муренцов, покашливая от едкого дыма, присел рядом. Языки пламени лизали хворост. Огонь, разгораясь, вспыхивал и жадно набрасывался на подброшенные сухие сучья. Пахло свежескошенной травой. Изредка слышалось ржание лошадей.

Как давно Муренцов сидел вот так, никуда не торопясь, глядя на костер, в котором потрескивали угольки? Когда было так спокойно? Наверное, в имении у батюшки летом 1914 года, перед самым началом Великой войны. Как же давно это было, целая вечность.

Сотенный сосредоточенно ломал ветки и подкидывал их в костер. Огонь желтыми трескучими искрами вскидывался к небу. В ночной темноте вспыхивали и гасли десятки разноцветных искр. Где-то вдалеке сердито ухала ночная птица.

– Мы вот тоже не спим. Спиваем со станишниками, да слезу горючую льем, хутора родные вспоминаем.

Казаки, покуривая и зорко посматривая по сторонам, рассказывали друг другу нехитрые повести своих жизней, а мальчишеский тенорок жаворонком летел над землей.

– Приехал к нам в станицу продовольственный комиссар. Черный как грач, может, из армян, а может быть, и евреев. Выбритый до синевы, в кожаной куртке. Ну и конечно же с маузером. А следом за ним трибунал. У тех разговор был короткий, не сдаешь зерно – расстрелять!

К вечеру комиссар маузером намахался, накричался до хрипоты и уехал. А трибунальцы остались. Кого в распыл, кого в Магаданский край с семьей направили. Выгребли все подчистую, даже картохи не осталось. Вот и начался в станице мор. Умирали целыми семьями. Ели кошек, собак, крыс. Мертвяки лежали в куренях и на базу, а крысы доедали тех, кто умирал и не мог сопротивляться. Было и людоедство. Поймали одну такую женщину и повели по станице, а она уже с ума сошла. Ее народ бьет палками, а она хохочет. Вымерло более половины станицы. До сих пор по ночам вижу, как мертвую Марию Чеботаренко, мать троих детей, везут на арбе, а ее коса тянется по дороге. Станичное кладбище до голода утопало в зелени, но за зиму на нем вырубили на дрова все деревья и даже могильные кресты.